Аборигены, кенгуру и лайнеры

Как только мы покинули лагуну, нам сразу же стало ясно, что первая часть нашего пути не будет похожа на воскресную увеселительную прогулку, потому что движению судна мешали волны и сильное течение с севера. Минут через десять после выхода из лагуны опять полил дождь. До тех пор мне еще не приходилось видеть, чтобы дождь создавал нечто вроде ширмы, за которой ничего не было видно. Мы шли примерно в ста пятидесяти метрах от берега, но видели его лишь тогда, когда дождь на время ослабевал. Ветер с воем дул с севера, и всякий раз, как только дождь начинал стихать, на море поднимался ураган, так что буруны сверху обрушивались на лихтер; при сильном же дожде волны были не столь высокими, но зато создавали течение, с которым было очень трудно бороться.

Потом мотор стал выдыхаться. Я стоял с Фредом Греем в маленькой рубке на корме судна, где Грей мог возиться с мотором. До того времени я никогда не интересовался моторами и вообще всякими машинами — это были для меня совершенно неизвестные величины, потому что я ничего не понимал в технике. Однако, когда я посмотрел на мотор, даже мне стало ясно, почему «Шелл Компани» бросила его здесь. Он был совсем ржавый, так что следовало удивляться, что он вообще работает. И больше всего меня поражало, как эту штуку скрепили проволокой, бечевками, старыми тряпками. Машина не могла работать ритмично, потому что винт постоянно поднимался вверх, над водой. Когда машина начала фыркать и плеваться, я серьезно забеспокоился. Однако Фред только мимоходом заметил, вернее, он прокричал, перекрывая шум машины и рев бури:

— Он, должно быть, сердится!

Так продолжалось пять минут, а затем он крикнул мне на ухо:

— Возьми-ка руль, Фред! — И, не дожидаясь, когда я это сделаю, наклонился ко всяким проволокам и бечевкам и начал возиться с мотором.

Видимость была равна нулю, и единственную возможность придерживаться какого-то разумного курса я видел в том, чтобы вести лихтер по направлению дующего с правого борта ветра. Мне казалось, что Фред Грей возился с машиной целую вечность. Если бы мотор заглох, нас за несколько минут отнесло бы на береговые скалы и перспектив остаться в живых было бы очень мало. Несмотря на все старания, Фреду не удалось привести мотор в порядок, он продолжал фыркать, но по крайней мере не перестал работать. Наконец Фред выпрямился и снова взялся за штурвал.

Он ничего не говорил, но явно о чем-то напряженно думал. Наконец он, по-видимому, принял решение и закричал мне:

— Ничего у нас не выйдет!

Это подтверждало мои самые худшие опасения. Фред развернул паше суденышко, и мы снова направились к лагуне. Когда мы проплыли полпути, показалось солнце — оно как будто смеялось над нами. Через четверть часа мы вновь вошли в относительно спокойные воды лагуны.

Сущий кошмар эта поездка! Как только мы причалили к берегу возле Умба-Кумбы, где нас приветствовали аборигены, я выбрался из каюты и отдал дань морской болезни — в первый и последний раз в моей жизни. По-видимому, это произошло не столько от беспокойной поездки, сколько оттого, что прекратилось длившееся три четверти часа нервное возбуждение.

В поселении мы попили горячего чая и поели козлятины с хлебом, чтобы подкрепиться перед пятидесятикилометровым маршем, поскольку теперь нам нужно было пройти пешком весь путь до миссии. Мы и так потеряли слишком много времени; было уже около двенадцати часов, когда мы снова пустились в путь. Дождь опять начал хлестать, и на этот раз аборигены не провожали нас, никто не пожелал нам удачного путешествия.

Большая разница — находиться во время тропического ливня под крышей, пусть это будет всего только тонкое полотно палатки, или под открытым небом. Пока мы шли, а лучше сказать, брели к миссии, дождь шел не переставая. Наверно, это мне так только казалось, потому что в Умба-Кумбе в тот день выпало лишь пятнадцать сантиметров осадков, а кроме того, мы устроили в пути получасовой отдых — сварили чай и поели солонины с хлебом. Разумеется, мы с трудом выбрали мало-мальски сухое место, где смогли разжечь костер, и нам пришлось всецело положиться на аборигенов, которые оправдали надежды и добыли из-под коры очень твердого бумажного дерева, с южной его стороны, древесину, способную гореть. Так как у всех нас спички в карманах отсырели, мне пришлось слазить в свой рюкзак, чтобы разыскать там последние сохранившиеся сухие спички. Но когда мы заваривали и пили чай, дождя не было. И все же весь этот путь остался в моем воспоминании как марш под непрерывным дождем.