Аборигены Вселенной

– Ты не знаешь и, конечно, никогда бы не узнал. Но что толку таить в себе тайны прошлого, лицемерить сейчас – перед лицом смерти? Наверно, и у тебя тоже есть какие-то тайны, о чём ты хотел бы умолчать. Они есть у всех… Каждый, поверь мне, каждый совершил в своей жизни жестокость или преступление, воспоминание о котором он хотел бы начисто стереть из памяти. Уверен, и тебе есть что скрывать от остальных, то, о чём ты хотел бы забыть, о чём никто не должен знать, а если кто узнает, то наверняка станет представлять для тебя реальную угрозу и тебе придётся подумать о преступлении ещё более чудовищном, чтобы заставить его замолчать…

– Ну, это только ты так думаешь, – бросил в ответ Стенин.

– Все люди одинаковы, и ты ничем не лучше, поверь. Разница между нами лишь в том, что, возможно, тебя порой серьёзно мучит совесть, а вот меня – никогда! Даю тебе честное благородное слово! – Светлячок издал нервный противный смешок и умолк.

– Так что же ты сделал, за что тебя не мучит совесть, – напомнил Клод, для которого беседа с капралом, хоть и не была приятной, но в какой-то степени скрашивала тягостные минуты томительного времяпрепровождения в угрюмой пещере.

– Ну что ж, я расскажу тебе. Несколько лет назад я запал на одну девку, дочку полковника Меркулова. Она меня будто околдовала, я не мог отвести от неё глаз. Я искал встречи с ней помимо своей воли, я желал её так, как не желал ни одну женщину. В общем, она реально сводила меня с ума, если ты понимаешь, о чём я говорю.

– Понимаю, – сказал Стенин, – на Земле ещё не все – трансвеститы.

– Это радует, лейтенант! Так вот, я предложил ей руку и сердце… ну или, скажем так, предложил ей то, что на тот момент мог ей предложить. Надо понимать, что я был подневольным солдатом, наёмником с амбициями, однако лишённым права выбора – у нашего брата выбора-то никогда и не было. Конечно, многого я не мог ей предложить, а вот она, как дочь полковника, возможно, и могла бы мне дать. Это был шанс сорвать с себя оковы… Но она отказала мне.

На мгновение Стенин перенёсся в воображении в ледяную пустыню, оказавшись в стенах одинокой заброшенной полярной станции, обители сумасшедшей Снежной Королевы.

– И как её звали? – спросил он.

– Алиса, – ответил Миллер. – Стерва отказала мне, герою жестоких боёв, вспоровшему брюхо у многих местных рептилий, отправившему на тот свет немало землян, каторжников и зарвавшихся колонистов, имевших неосторожность перейти мне дорогу. Сказать, что мне это очень не понравилось, значит, не сказать ничего! Я был взбешён, ведь от люби до ненависти, как говорится, один шаг. Со мной грубо прокрутили динамо, а я не из тех, кто готов смириться с неизбежным. Я разработал нехитрый план, и быстро привёл его в исполнение. Для этого потребовалась только снайперка с оружейного склада, куда у меня был доступ. Я подстрелил в бою нескольких молодцов, к которым не испытывал ни малейшего уважения, – все были те ещё хмыри, – и подбросил снайперку с гильзами Алисе. Она не успела опомниться, как к ней пришли офицеры из блока внутренней охраны, взяли под белые руки и предали вредную девчонку военному трибуналу. Кажется, ей собирались дать высшую меру, но не стали приводить её в исполнение на Змеевике, видимо, из жалости к папаше полковнику. Думаю, что казнь состоялась где-то в космосе, на одном из военных кораблей, как нередко и практиковалось, но точно не уверен. Вернее, я уверен, что кара за её чрезмерную девичью гордость настигла стерву, а вот какой именно она была, меня, к сожалению, в известность не поставили.

– Ещё бы тебя поставили в известность, урод! – в сердцах выпалил Клод.

– Ты что, моралист? Романтик, не лишённый сантиментов, да? – пролаял с циничной усмешкой Светлячок. – Понимаю, ты из последних романтиков, рвущихся в бездны космоса и схлопотавших, по сути дела, то, чего они достойны. А вот я – реалист по жизни! И жестокости меня научила жизнь, жестокости оправданной, лейтенант. Я ничуть не жалею о содеянном подлоге, хоть это и было подло… Но этой ночью она пришла ко мне во сне, и меня это напугало.

– Наверно, это совесть к тебе пришла, – нравоучительно заметил Стенин.

– Видимо, она, собака, – устало согласился Миллер, – и скоро начнёт меня не по-детски грызть.

Светлячок тяжело вздохнул и, к облегчению Клода, наконец-то умолк, а ещё через минуту засопел носом и вскоре до лейтенанта донёсся его громкий храп.

Спустя некоторое время Стенина тоже начало клонить в сон. Он отполз подальше от светящегося во тьме силуэта капрала и минут пятнадцать-двадцать держался, не сдаваясь во власть полузабытья и не сводя глаз со своего заклятого врага, однако, видимо, сказались усталость и нехватка кислорода, и после кратковременной борьбы с самим собой он уснул.