Абсолютно правдивый дневник индейца на полдня

Шерман Алекси: Да, именно это он и делал. Не считая моей семьи, он больше всех поддерживал меня: дал разрешение на уход и праздновал этот уход. Никогда не наказывал меня за это – ну, кроме того первого года. В первый год наказывал, но после примирился. И даже сейчас, и особенно сейчас, когда его нет, стоит мне засомневаться в избранном пути – я вспоминаю, что он всегда меня поддерживал, хоть и не находясь рядом физически, без открыток или телефонных звонков. Но я знаю: он был рад за меня.

Джесс Уолтер: И эта поддержка послужила тебе разрешением уйти и узнать, кто ты, выразить себя, жить.

Шерман Алекси: Я не был смельчаком, когда он перешел к нам в Уэллпинит, но я покидал Уэллпинит уже смелым. И за эту смелость я в огромном долгу перед Ренди.

Джесс Уолтер: Талант Младшего – его рисование – это аллегория твоего таланта писателя? Как ты решил, что он будет рисовальщиком шаржей?

Шерман Алекси: Я едва сел писать – и тут же сделал его карикатуристом. С первого абзаца, с первого рисунка, с первого часа работы над книгой я сделал его карикатуристом. Частично оттого, что, работая над сценарием своей книги «Занятия публичными танцами» я сошелся с членом режиссерской команды, который дружил с Эллен Форни – она и стала художником книги. Я сделал его карикатуристом и подумал: ну да, конечно, Эллен Форни, эта тридцати-с-чем-то-летняя женщина бисексуальной ориентации из Филадельфии сможет передать душу пятнадцатилетнего паренька из индейской резервации. Конечно, конечно, конечно. И когда я слышу от коренных американцев, почему я не взял иллюстратором художника из индейцев: «Почему вы не выбрали художника-индейца? Почему вы не выбрали художника-индейца?», я и сам начинаю сомневаться. Но, возвращаясь мысленно в прошлое, понимаю, что художник-индеец замучил бы меня собственными идеями. (Смеется.) у него на все было бы свое мнение!

Джесс Уолтер: Иллюстрации Эллен идеальны, но они рождены из самого текста. Смотришь на них – и словно наблюдаешь, как великий актер вживается в роль.

Шерман Алекси: Так оно и было. Первую треть книги я диктовал ей, что рисовать. И по имейлу, и по телефону, и при личных встречах. Я поначалу чувствовал себя ответственным за иллюстрации. А потом постепенно это превратилось в сотрудничество. А к концу, к последней трети книги, уже Эллен подавала идеи. Она вжилась в характер героя, погрузилась в него извне, так что ее видение снаружи плюс мое изнутри создали в результате то, что получилось.

Джесс Уолтер: А в конце Арнольд снова говорит о разных племенах, к которым мы можем принадлежать. И, встретив Эллен, ты…

Шерман Алекси: Она одновременно принадлежит тысяче племен.

Джесс Уолтер: Вот именно!

Шерман Алекси: Я никогда не думал в эту сторону… Мое сотрудничество с белым человеком, с белой женщиной отражает взаимодействие Младшего в романе. Надо же, мне и в голову не приходило, Джесс.

Джесс Уолтер: Не может быть.

Шерман Алекси: Да, не приходило. Никогда. Не приходило в голову, что моя совместная работа с Эллен Форли как в зеркале отражает то, как Младший вживается в мир белых ребят из Риардана.

Джесс Уолтер: Еще я знаю, что последние десять лет ты задумываешься о кино. Будет ли оно?

Шерман Алекси: Ну, книгой сразу же заинтересовались, но я сказал: нет. Вместе с тем я злился на себя, что отказался, и злился, что фильма нет, потому что нас, коренных американцев, Голливуд изображает так однобоко, так криво. Столько расизма в этих дрянных киношках, что я не хотел через всё это проходить. Вообще-то я уже сотрудничал с Голливудом со времени съемок фильма «Дымовые сигналы»[21]. Работал над собственными проектами, которые так и не пошли, и над проектами других людей, которые тоже так и не сложились. Так что постоянные деморализующие неудачи в попытках иметь дело с Голливудом, и лицемерие всех этих голливудских либералов, которые ведут себя как хищные акулы с Уолл-стрит, расизм, сексизм и гомофобия голливудского сообщества, которое, казалось, должно быть самым либеральным в мире, – всё это побудило меня сказать «нет». Ни за что. Дважды мне предлагали. Мне нужно было только подписать контракт – и фильм состоялся бы. А я отказался. Ни один контракт в жизни не казался мне более заманчивым, чем контракт на экранизацию с Голливудом. Никогда в жизни подписание контракта не ощущалось таким сомнительным и ставящим под удар моральную сторону, как с Голливудом.

Джесс Уолтер: Ты защищал саму книгу, Младшего и его историю – правильно? Ты боялся, что ее не сделают или сделают и испортят?

Шерман Алекси: Да, боялся, что всё обернется пустышкой, – это же фабрика по производству пустых обещаний. Боялся, что история навеки застрянет в этой голливудской стиральной машине, будет крутиться и крутиться – и всё без толку.