Абсолютное оружие

Овладели даже земным климатом. На дождь выделялись квоты, и фермеры получали его ранним утром, между тремя и половиной четвертого; люди собирались на стадионы для просмотра программы закатов, а торнадо устраивали раз в год на специальной арене в ходе празднования Всемирного дня мира.

Но любовь продолжала вносить сумятицу, и это угнетало Томса.

Он просто не мог облечь свои чувства в слова. Выражения «люблю тебя», «обожаю тебя», «без ума от тебя» были избитыми и негодными. Они совершенно не передавали глубину и накал его страсти. Хуже того – обесценивали ее, так как звучали в каждом стереофильме, во всех второсортных пьесах. Люди применяли их в обыденных разговорах и заявляли, что «любят свиные отбивные», «обожают закаты» и «без ума от тенниса».

Томс восставал против этого всем существом. Он дал зарок никогда не описывать свою любовь словами для отбивных, но в смятении обнаружил, что других нет.

Он поделился своим затруднением с преподавателем философии.

– Мистер Томс, – ответил профессор, устало сняв очки и сделав ими неопределенный жест, – любовь, как ее принято называть, еще не подвластна нашему практическому вмешательству. В этой области не проводилось никаких серьезных исследований, если не считать изучения так называемого любовного языка тианской расы.

Это не помогло. Томс продолжал размышлять о любви и Дорис. Сидя на веранде долгими мучительными вечерами, когда на лице Дорис играли тени от виноградных лоз, Томс силился выразить свои чувства. И, брезгуя затертыми оборотами, он шел на вычурные изыски.

– Я испытываю к тебе чувства, которые питает к планете звезда, – говорил Томс.

– Круто! – отвечала она, глубоко польщенная этим космическим сравнением.

– Нет, не так, – поправлялся Томс. – Я хотел выразить чувство большее – ну вот, допустим, когда ты идешь, мне это напоминает…

– Что?

– Лань на лесной опушке, – хмурился он.

– Какая прелесть!

– Да я не хотел никакой прелести. Я старался передать неуклюжесть, которая свойственна юности, и в то же время…

– Милый, разве я неуклюжая? Мой учитель танцев…

– Нет же, я не хотел назвать тебя неуклюжей. Но суть неуклюжести заключается в том, что…

– Понимаю, – сказала она в итоге.

Но Томс знал, что это не так.

Пришлось отказаться от экстравагантностей. Вскоре он поймал себя на том, что не может сказать Дорис вообще ничего важного, поскольку слова и близко не передавали того, что он имел в виду.

Их общение наполнилось долгими мрачными паузами, и девушка встревожилась.

– Джефф, – настаивала она, – но что-то же ты можешь сказать!

Томс пожимал плечами.

– Не важно! – заявила однажды Дорис. – Пусть это будет не точно то, чего тебе хочется.

Томс только вздохнул.

– Прошу тебя! – расплакалась она. – Скажи хоть что-нибудь! Это невыносимо!

– О черт!..

– Ну? – выдохнула она, изменившись в лице.

– Да я не об этом, – ответил Томс, опять погружаясь в свое угрюмое молчание.

Наконец он сделал Дорис предложение. Он был готов признать, что «любит» ее, но развивать этот посыл отказался. Он объяснил, что брак должен опираться на доверие, иначе он будет обречен, едва образуется. Если с самого начала обесценить и оболгать чувства, то что же дальше?

Дорис нашла его излияния восхитительными, но замуж идти не захотела.

– Ты обязан говорить девушке, что любишь ее, – заявила она. – По сто раз на дню, Джефферсон, и даже этого мало.

– Но я же люблю тебя! – запротестовал Томс. – То есть у меня налицо эмоция, соответствующая…

– Прошу тебя, прекрати!

Попав в такое затруднительное положение, Томс вспомнил о любовном языке и отправился к профессору навести справки.

– Говорят, – ответил ему профессор, – что у аборигенов Тианы-два существовал уникальный язык для выражения любовных переживаний. Тианцам казалось немыслимым произнести: «Я тебя люблю». Они прибегали к высказыванию, которое точно передавало характер и категорию любви, испытываемой в определенный момент. И эту формулировку закрепляли только за данным случаем, не используя ни в каких других.

Томс кивнул, и профессор продолжил:

– Конечно, с таким языком техника любострастия достигла невообразимого совершенства. По нашим сведениям, обычные приемы по сравнению с нею напоминают ухаживания гризли в период гона. – Профессор смущенно кашлянул.

– Именно это мне и нужно! – воскликнул Томс.

– Странно, – заметил профессор. – Техника любопытная, но вашей собственной, несомненно, хватает для большинства нужд. А природа любовного языка такова, что он адресуется всего одному лицу. Мне кажется, что его изучение – напрасная трата времени.

– Труд во имя любви, – изрек Томс, – важнее всего на свете, ибо приносит богатый урожай чувств.

– Избавьте меня от скверных панегириков, мистер Томс. Зачем так шуметь по поводу любви?

– Это единственная в мире совершенная вещь, – пылко ответил Томс. – И если понадобится выучить специальный язык, чтобы оценить ее по достоинству, то отлынивать нельзя. Скажите, а далеко ли до Тианы-два?

– Приличный путь, – молвил профессор с вялой улыбкой. – И безрадостный, потому что эта раса вымерла.

– Вымерла! Но почему? Эпидемия? Агрессия?