Абсолютное зло

— Несмотря на то, что в них текла кровь Рих, в целом они были бесполезны: власть передается по мужской линии, и даже их сыновья не смогли бы претендовать на трон. Они годились разве что для развлечений. А вот Дан не только ценный трофей, но и законный наследник Ривала. Слишком рискованно оставлять его на свободе. Хорт должен был убить его, но оставил себе в качестве забавной зверушки на цепи. Дан благороден и самоотверженно, поэтому поступил так, как годами вдалбливал ему отец: спас свою семью. Но никто не узнал о сделке, и для всех Дан стал трусом, что сбежал и бросил их погибать.

Дан считал меня храброй, но я не выдержала: по щекам побежали обжигающие слезы.

Идир присел, равняясь со мной, и продолжил разить каждой выверенной фразой:

— Теперь он совсем один, — вкрадчиво шептал, — у него осталась только ты. — Взял прядь моих волос и пропустил между пальцев: — Ты всегда была дорога ему, — поднял взгляд, ломая меня окончательно: — и остаешься.

Глотая слезы, я безвольно наблюдала за тем, как дверь медленно растворяясь за Идиром, вновь погружая меня в кромешную тьму. Теперь она меня не страшила: скрыла ото всех, как я, свернувшись, калачиком на грязном жестком полу рыдала, не сдерживая ни слез, ни эмоций.

Прошел ли час, день, год ‒ не имело значения. Во мраке нет таких понятий. Я опиралась только на чувства и ощущения. И они не из приятных. Голод и дискомфорт — последнее, о чем думаешь. Страшнее всего неопределенность. И мысли, что одержимо роятся в голове: я вспоминала образы близких; слова, что сказала им в последний раз (и те, что так и не решилась). И совсем незначительные мелочи: свежесть морозного воздуха в первый зимний день, сладость спелого яблока жарким августовским вечером или ощущение клавиш под пальцами во время выступления. Все это помогало цепляться за реальность и не сойти с ума.

***

— Что сделаешь первым делом, когда окажешься на свободе? — не вижу Идира, только слышу тихий голос. Но уверен, что этот шут улыбается.

Блаженный уверен, что свобода близка. Верит, что его бредовый план сработает. Я не переубеждаю: надежда — это все, что у нас осталось.

Этот разговор бессмыслен, только служит мне развлечением долгой бессонной ночью.

— Вспорю Хорту брюхо и заставлю жрать собственные кишки, — больше меня ничего не волнует, других желаний нет.

— Чудесное желание, — усмехается Идир, — но я имел ввиду что-то более приятное.

— Поверь, мне это будет весьма приятно, — с наслаждением буду наблюдать как Хорт корчится, умирая. Долго. В муках.

— Вот я, — Идир, как всегда, глух к другим и при любой возможности тешит собственное эго, — завалюсь в какой-нибудь кабак. Закажу лучшее пиво и жаркое. И пока будет подходить на огне мясо, сниму пару шлюх и …

— Успеешь оприходовать двух шлюх за одну перемену блюд? — повеселил меня Идир. — Да ты шустрый.

— Станешь шустрым, если бабы полгода не видеть. — Идира не задели мои слова. Порой мне кажется, что недалекость — его главное достоинство. Так живется легче. — Я еще на тебя посмотрю, ты тут гниешь дольше моего.

В этом он прав: мой плен так долог, что я уже не помню ощущения свободы.

— И явно трахаться с дешевыми шлюхами — не первое, что я сделаю на воле.

— Простите покорно, вилин, — слышу вместе с лязгом цепей, что сковывают Идира. Уверен, он театрально размахивает руками. Шут. — Шлюхи — ниже вашего достоинства, вам подавай благородных дам. Уже есть на примете такая? Та, что раздвинет перед вами свои высокородные ноги?