— А я так и знал, что вы облажаетесь, — устало произнёс за их спинами Бернард.
Изольда первая кинулась к решёткам. Мортем успел только вскрикнуть. Он искренне хотел предупредить её, обезопасить. Но она была так уверена и стремительна, что его вскрик был оглушен её воплем. Стоило Изе коснуться прутьев, как ладони будто ошпарило кипятком. Лейденшафт и хотела бы стерпеть, но наложенные ранее браслеты ослабили её, поэтому боль от прутьев была сравнима лишь с адовым огнём. Ей ни на долю секунды не было страшно, хоть и очень больно.
Следом за ней побежал Эгиль. Стоило Изе закричать от прикосновения к решёткам Бернарда, ему стало страшно. Но младший Мортем замешкался только на секунду. Когда Изольда упала на пол, закричав от боли, держа ладони перед своим лицом, он только успел запечатлеть ужас на лице Бернарда. Поэтому он кинулся к женщине, приподнял её, чтобы она легла ему на колени, и начал шептать заклятия, усмиряющие боль. Но стоило ему тронуть пальцами руки Лейденшафт, как эта обжигающая адским пламенем боль перешла на его руки тоже. Ему было страшно. Очень страшно, что
Когда пелена ужаса и паники настигла Джейсона, он бросился к Эгилю. Но Генри мёртвой хваткой взял его за ворот куртки. Аллен вырывался из последних сил, но Генри был непреклонен. И странно спокоен. Где-то, как будто в другом измерении, Джейсон видел, как Бернард присел на колени перед Изой и Эгилем; он явно что-то говорил им, но парень был слишком занят борьбой со старшим Мортемом, чтобы различать слова.
Генри резко потянул Джейсона за ворот, тем самым припечатав к стене, и приложил своё предплечье поперёк горла, и взгляд его не сулил ничего хорошего.
В следующий миг насторожились все. В окна стали биться птицы. Одна за одной. Как отбрасываемые неуправляемой стихией. Даже Иза и Эгиль отвлеклись от своей боли. Каждую секунду в разные окна прилетали новые птицы. Боль была страшной, но то, что может последовать за птицами, было куда страшнее… И вот ещё одна птица впечаталась в окно так, то по стеклу поползла паутина.
— Папа дома, — с ужасом озираясь по сторонам, прошептал Бернард.
Глава XXXV. Блудный сын
Последний раз Вельзевул поднимался в подсолнечный мир, мир Высших божеств, полвека назад. По чистой случайности.
Предательство его сына расценивалось им, лишь как… случайность. Нет такой мухи, которая бы вырвалась из паутины.
Вельзевул вошёл в дом Геллы как истинный хозяин. Он взглядом оценил у своих ног приспешников. Сразу понял, что к его приходу готовились. Но истинной лестью было то, что госпожа Мортем стояла перед ним у лестниц на коленях. Как в девятнадцатом веке, когда она только увещевала его сделать её бессмертной.
Разница лишь в том, что тогда она была уверена, что может подарить ему преданного наследника. Теперь же она умоляла его о прощении за то, что породила предателя.
И когда Вельзевул поднимался по лестнице, Гелла в гробовом молчании, опустив голову, пошла позади него, поддерживая подолы его мантии над полом в знак глубокой преданности и уважения. На секунду он остановился, чтобы взглянуть на неё.
Даже на Бернарда он не смотрел с таким презрением и омерзением, как на Геллу в этот момент. Ведь в её глазах он прочитал наивную мольбу:
Он шагал дальше вверх, а Гелла всё цеплялась за его подол, увещевая:
Вряд ли есть существо униженнее, чем она.
На лестничном марше третьего этажа как покорный солдат ждал Кандеон. Его руки были сцеплены в замок за спиной, голова гордо приподнята, и ему нисколько не мешало, что Высший демон был ниже его ростом. Кан смотрел нахально: сверху вниз.
Вельзевул оценивающе окинул его взглядом.
— Ты во всём уверен?
— Просто сделай вид, что ты их пощадил, — ответил Девидсон. —
Они коротко кивнули друг другу, и Вельзевул пошёл по лестнице дальше.
Перед дверью его нагнал Кандеон, приложил свои ладони к дверям и позволил демону пройти внутрь. Как только вход снова закрылся, Девидсон за дверью немедленно вернул заклятия, чтобы уберечь свою сестру от ужасов, которые, несомненно, там скоро начнутся.
Шаги были беззвучны. А взгляд такой цепкий, что он запомнил все лица, что рано или поздно попадут в его паутину.
Генри был стар, потому мало полезен, ведь вряд ли старый дед, повидавший жизнь, сможет когда-нибудь сподвигнуть другого на злодеяние. Да и глаза у него были слишком проницательны. Почти так же проницательны, как у самого Вельзевула.