Абуджайская шаль

Николеньке, в отличие от остальных, эта часть рассказа была известна, но и он слушал с неослабным вниманием, ничем не выдавая своей осведомлённости.

— Люди считают, что все мороки одинаково злобны и бессердечны, да и как иначе, если губят они души чужие? — говорил меж тем Яков, — на самом деле это не так. Не стоит забывать, что морок рождается от человеческой женщины! И ему присущи многие человеческие черты. Среди них, как и среди людей случаются всякие характеры, вот Антип-конюх, тот был жестоким и коварным существом, а сын его Данила (имя Фролушки давно позабыто!), напротив застенчивый и тихий. Его мать Пелагея всеми силами оберегала мальчика от влияния родного отца, да разве убережёшь! Всё одно, вскоре Данила узнал, какими возможностями обладают мороки. Узнал и запомнил. Но пока мальчик был юн, чужие тела его не прельщали, а в силу свое природной незлобивости и некоторой лености характера, подчинять себе других людей, используя свою силу, Данила не хотел. Хотя тому можно дать и другое объяснение: такое свойство мороки обычно используют после рождения ребёнка, для того, чтобы окружить своего единственного малыша безропотной и послушной охраной. Как бы то ни было, Данила тихо и мирно прожил среди ничего не подозревающих жителей Полянки двадцать лет. И неизвестно, сколько прожил бы ещё, ежели бы не попался на глаза одному из Стражей, а Стражи, как известно способны отличить морока от обычного человека…

— Мы его, как первый раз увидали, так глазам не поверили, — встрял в рассказ веснушчатый Тимошка, — думали, нет больше мороков в Полянке, уничтожены все!

— А много ль их было?! — ахнула Дарья Платоновна.

— Да морок-то был всего один, — ответил молчавший доселе Савелий, — Антип-конюх. Вот только он-то свою силу использовал с размахом! Завладел разумом всех людей, что в услуженье у Старой Барыни состояли, видно и к самой Софье Михайловне подбирался, да орешек оказался не по зубам, почуяла барыня неладное. А как почуяла, Зеркало Сути взяла, на людей своих через Зеркало взглянула!

— Прибежала, помнится сюда сама не своя, — поддержал рассказчика Яков, — дрожит вся, как лист осиновый, а в глазах тоска смертельная и ужас мертвящий! Страшно стало, как узнала, что её столько времени не живые люди окружали, а бездушные порождения ада, касались её ледяными своими руками и смотрели пустыми глазницами мёртвых глаз!

Дарья Платоновна прижалась теснее к тёплому, такому родному боку своего супруга.

— Что же стало с этими ужасными существами?! — дрожащим голоском спросила она.

— То же что и со Старой Барыней, — тихо покачивая головой, отвечал Савелий, — мы могли ей помочь, очистить землю от поганых существ, но она по-другому всё решила… говорила: Я виновата, что злобный морок людей моих погубил. Недоглядела, упустила, ведь не за один день эдакое случилось, а я не видела ничего, а должна была, на то здесь и поставлена! Эти люди по моей вине погибли, не искупить мне вины своей и оттого, — говорит, должна я их участь разделить! И до того это ей в голову втемяшилось, что и не отговорить! А в ночь глядим, над усадьбой зарево поднимается, тогда и поняли мы, какую участь Софья Михайловна себе уготовила!

— Неужто это она сама усадьбу подожгла?! — ахнули слушатели наперебой, жадно поедая глазами рассказчика.

— Она! — торжественно кивнул головой Савелий, — мученическую смерть приняла, скорбя сердцем своим о загубленных душах!

Отец Никон при этих словах перекрестился, сурово глядя на яркий огонь, и против обыкновения промолчал, при этом подвижное лицо его было необычно серьёзно и даже грустно.

Собравшиеся молчали, думая каждый о своём, но когда веснушчатый Тимошка подбросил в огонь хворосту и яркий свет озарил задумчивые лица, все несколько оживились и повеселели.

— А что же Данила? — нетерпеливо спросил Николенька, движимый жгучим любопытством.

— Данила? — откликнулся Яков, — увидев его впервые, решение наше было однозначно — уничтожить без всякой пощады, дабы никогда не омрачать эти чудесные места присутствием злобных и коварных мороков! Свежа ещё в памяти страшная смерть Старой Барыни и оттого суд наш был скор и суровый приговор Даниле вынесли безо всякого сожаления. Но тут случился кучер ваш, — Яков усмехнулся в бороду, вспоминая пьяненького, перепуганного мужичонку, — Фёдор помог Даниле выбраться из ямы, куда мы его посадили и вдвоём они покинули наш хутор…

— И что же дальше? — заворожено глядя на Якова, прошептала Дарья Платоновна, не в силах вынести затянувшуюся паузу.

— Дальнейшее мы знаем только со слов самого Данилы, — задумчиво отвечал Яков, подкидывая сухое полено в догоравший огонь.

— И что же этот шельмец вам тут рассказывал? — нахмурился Дмитрий Степанович.