Ad infinitum

У старшего под ложечкой сосет, в крови избыток глюкозы от сладкой ваты, которую не ел с пяти лет, в голове потому слегка беззаботно, и он говорит:

– Ни под какой. Не знаю. Не его день.

Но Чанель вспыхивает и, как обычно, ловит его подбородок ладонью, притягивая.

– Под какой. Из истин. Ты всегда говорил. Ты помнишь его наизусть. Скажи строки.

– Эй, прекрати эту ерунду, – внезапно подумав, как это нелепо выглядит, отдергивается Бэкхен. – Представь, как мы со стороны смотримся.

Плохой шаг. Неосмотрительный ответ.

– Раньше тебя это не волновало, – тяжелым тоном произнес Чанель, подступая вместо того, чтобы отступить, как все обиженные. – Я хочу строфы от тебя.

– Ты сдурел? – брякнул Бэкхен, только через секунду осознавая сказанное. Глаза Чана расширились, и брать слова назад было поздно – и бесполезно.

– А с каких пор тебя это возмущает? – и уже не тяжело, а больно.

– Ты знаешь, я не это имел…

– Всё в порядке, Бён Бэкхен, – никогда до этого так не обращавшийся Чанель ухмыляется, – мы же стали людьми из этой цивилизации. Теперь всё реальное – наше, а наше перестало существовать.

Не было даже снега, чтобы оставлять пальцами разводы на горячих щеках. Не было звезд, чтобы вместе сбиваться со счета, а потом закрывать обзор собственным лицом.

Объявились другие измерения. Усердная учеба, заинтересованные в них внезапно однокурсники, семья с налаженными отношениями, мероприятия, на которые не было сказано первосекундное «нет». Они даже сумели выспаться в одной постели. Но так, что наутро не знали, куда деть эти незатекшие руки, ноги, что делать с простынёй, почему одежда сложена на стулья, а не растеряна.

– Давай, Бэкхен, это жизнь! – воскликнул тост один из приятелей института, когда Бэкхен собрался с группой в одном из кафе в честь защищенных проектов, – за тебя!

Тот улыбался, периодически поправляя новую черную рубашку, очень красивую, но очень неудобную. Похвалили её за день человек семь, трое из них сказали, что Бэкхен выглядит «как-то иначе и лучше».

Раздавался громкий смех и разговоры не о чем, хотя Бэкхен искренне пытался вникнуть в обсуждение онлайн-игр, посмеивался над нижепоясными приколами и не отказывался от пива. Всё в его природе вопило «заткни им глотки строками из Personal Jesus, покажи рукой, как рисовать спирали, примени трюизмы в предлогах уйти, через «выпрямление имени» докажи, что ты и н о й».

На телефон парню пришло сообщение от Чанеля с фотографией горящей на окне голубой свечи, которому хотелось ответить чем-то, побуждающим к спасению: «Я неадекватно скучаю по боли, господи, помоги», но он этого не делает.

Делает то, что сделает любой в нормальном состоянии: пишет, что свеча красивая, а он на встрече и позвонит позже. Это внутри пробуждает ненависть, сильную, как нездоровое опьянение.

«Ненавижу пиво».

«Ненавижу чувство комфорта».

«Ненавижу беззаботный смех».

Но Бэкхен пьет, расслабляется и смеется.

Потом он совсем не помнит, как в ночи на кровати пишет Чанелю кривым пальцами покошенные мысли «я дома я сплю». А потом, следом, всё же «я хочу прежде».

Что это прежде?..

– Мне сказали, я сольно – убого, а вместе с ними буду самое то, – рассказывая о приглашении вступить в начинающую группу, хмыкает Чанель. Он сидит на плетеной скамейке в парке и гитарой на коленях, а Бэкхен стоит перед ним, куря. До сигарет тот дорвался спонтанно, и «один раз – не в счет». Хорошая новость Чанеля больше настораживала, чем радовала.

– Ты согласился? – спросил Бэкхен.

– Не мог нет, у них последняя аппаратура и несколько договоров на выступления, – ответил Чанель, пожимая плечами и поглаживая колки. – Это будет очень прибыльно.

– Прибыльно?! – старшего передернуло так, что чуть сигарета не выпрыгнула. – Когда тебе стали важны деньги?! Ты мог жить на квадратном метре, грызя кафель и быть довольным, а сейчас вдруг думаешь о деньгах?

– Я не…

– Что насчет музыки? – скрестив руки на груди (к черту, курение убивает), спросил Бэкхен, – ты слушал их песни, подходят ли они тебе, твоему творчеству?

Брюнет отвел взгляд, показывая, что не лучшая эта тема для обсуждения. Но Бэкхен не тот, кто остается без ответа.

– Раньше ты бы в первую очередь подумал об этом, – надавил Бэкхен, нагинаясь ниже, чтобы достучаться, впереть слова в лицо. Чанель реагирует той же подачей эмоции, вскакивая с места и повышая голос:

– Раньше ты бы не стал напиваться со студентами в вонючем баре!

Потряся головой яростно, словно смахивая жуткое видение, старший едва разборчиво зашептал «хватит, хватит, хватит» и попросил, прикрыв ладонями глаза «сыграй мне что-нибудь, пожалуйста».

И Чанель, видимо, тоже понял, что успокоение у них сейчас в приоритете.

Снова разместившись на лавочке, он заиграл очень приятную, мелодичную музыку, перебирая струны и налегая на ноты, которые никогда раньше не брал.

Звук был легкий, задорный, а дополнением шло какое-то мурлыкание, абсолютно не свойственное Чанелю, раньше прокусывающий в процесс себе губы в кровь. Новая песня была так чиста и ослепительна, что хотелось морщиться и поскорей отвернуться.