Ад - удел живых, книга первая

- Бать, помнишь, я рассказывал про монстров в Большом? – решив не посвящать отца в свои сомнения, я завёл разговор на другую актуальную тему. – Местный поп таким же был, страшным зверем.

- Да я, сына, меньше твоего знаю… - немного подумав, ответил отец, как всегда немногословно. – Попусту не хочу гадать, языком молоть, оно лишнее. Погоди немного, может, в Рыбинске узнаем, что за звери…

* * *

Войдя в довольно крутой поворот на 59 километре шоссе Рыбинск-Углич, колонна сбросила скорость. Когда Буханка, шедшая первой, оказалась в паре десятков метров до деревянной избы с вывеской «Шиномонтаж», расположенной на самом изломе дороги, со стороны бетонного забора, возведённого позади избы, прозвучали громкие выстрелы.

Первая, тяжёлая пуля двенадцатого калибра, разворотила радиатор вездехода, моментально окутавшегося облаком горячего пара. Вторая попала в лобовое стекло, оставив после себя отверстие, украшенное инеем сколов и паутиной трещин по краям. Третья, под довольно острым углом влетела в боковое окно шедшей за «буханкой» девятки, отчего «лада» резко вильнула влево и улетела на обочину, уткнувшись бампером в кусты. Шедший третьим номером «Соболь» едва не ударил в зад выкатившуюся на обочину «буханку».

Только «Аутлендер», и замыкавший колонну «УАЗ», резко затормозив, замерли на дороге…

Глава 20. Дмитрий Погожин.

Дмитрий Погожин, вольный стрелок.

13.04.2008, воскресенье, Московская область.

С тяжестью на сердце и пустотой в глазах, Дмитрий отъезжал от базы батальона «Знамя», расположившейся в окрестностях Фрязево. Слова командира, постаревшего за несколько дней, прошедших с начала катастрофы, набатом звучали в сознании, как приговор.

«Дима, ты прекрасный боец, надежный товарищ, боевой брат… Но то, что ты сделал с гражданскими в Ираке, понять и простить нельзя! Если бы случайно их положил, никто бы тебе и слова не сказал, война есть война! Но ты же их… Эх, Дима… Наш батальон – последняя надежда всех, с кем поступают не по совести. Так было всегда, так есть и сейчас, когда все законы прахом пошли. Говорил тогда, скажу и сейчас – в любой ситуации, в любом состоянии, при любых обстоятельствах надо сохранять человечность! Утратил её, и стал не лучше, чем зомби, от человека в тебе остаётся лишь оболочка! Прости, брат, но ты… Прощай…»

Прости, брат… Прощай…

Отсидевшись в берлоге несколько дней после начала эпидемии, Дмитрий пробрался к своим побратимам, по окраинам бьющегося в агонии мегаполиса. Тысячи зомбированных, пожары, заторы из превратившихся в мёртвое железо машин, выброшенные из берегов цивилизованности люди, стремительно тонущие в кровавом круговороте борьбы за жизнь и ресурсы, за каждый кусок хлеба и место в пока ещё способной передвигаться машине… Трагедия великого города мелькала за окнами бронированного «гелендвагена», так же, как и мысли в голове его владельца. Сначала с надеждой, что примут, простят, спишут с оглядкой на чрезвычайные обстоятельства, когда каждый штык дороже золота…

В обратную сторону мысли стали совсем другими. Отчаяние, боль, даже страх… Выросший в детдоме Дмитрий с первых лет жизни боролся за место под Солнцем, за право жить в обществе, а не существовать на его дне, в трепете перед теми, кто старше, сильнее, наглее. Батальон стал его семьёй, братья по оружию стали его кровными братьями. Много раз спасали, прикрывали друг друга, делились последними крошками галет, искренне сопереживая, помогая, когда кто-нибудь из Семьи получал ранение или попадал в сложную ситуацию.

И вот всё позади, теперь уже навсегда. Прости брат, прощай…