Адам Бид

За исключением этого предчувствия, в доме семейства Пойзер все шло по-прежнему. Мистрис Пойзер казалось, что она заметила в Хетти удивительную перемену к лучшему. Очевидно, у девушки характер стал солиднее, и по временам казалось, из нее не выжмешь слов даже тележными веревками; она гораздо меньше заботилась о своем костюме и исполняла дело с большим прилежанием, не дожидаясь приказаний. И удивительно, право, что она в это время вовсе не хотела выходить со двора; да, ее даже нелегко было уговорить к этому; и когда тетка приказала ей прекратить ее еженедельные уроки на Лесной Даче, она перенесла это без малейшего ропота или неудовольствия. Надобно было предполагать, по всему этому, что она наконец почувствовала к Адаму сердечную привязанность, и ее внезапная прихоть, состоявшая в том, что девушка непременно хотела сделаться горничной, вероятно, произошла от простой ссоры или недоразумения между ними, которое теперь уже прошло. Это можно было заключить из следующего; каждый раз, когда Адам приходил на господскую мызу, Хетти, казалось, была в лучшем расположении духа и говорила более, чем в другое время, между тем как была почти скучна, когда случайно делал визит мистер Крег или кто-нибудь другой из ее поклонников.

Даже сам Адам наблюдал за ней сначала с лихорадочным беспокойством, которое уступило потом приятному удивлению и пленительной надежде. Пять дней спустя после передачи Артурова письма он решился снова зайти на господскую ферму, и нельзя сказать, чтоб он не опасался, не будет ли ей тягостно видеть его. Ее не было в общей комнате, когда он вошел туда; он разговаривал с мистером и мистрис Пойзер несколько минуть, и его сердце изнывало под гнетом страшной мысли, что вот тотчас ему сообщат о болезни Хетти. Но вскоре послышались знакомые ему легкие шаги, и, когда мистрис Пойзер спросила: «Ну, Хетти, где ж это ты была?», Адам принужден был обернуться, хотя боялся увидеть перемену, которая должна была выразиться на ее лице. Он был просто поражен, увидев, что она улыбалась, будто ей было приятно видеть его, что с первого взгляда она казалась такою же, как всегда; на ней был только чепчик, которого он никогда не видал до этого времени, когда приходил вечером. Однако ж, продолжая смотреть на нее в то время, как она вставала то за тем, то за другим или сидела за работой, он замечал в ней некоторую перемену: щеки ее были покрыты таким же румянцем, как всегда, улыбалась она столько же, сколько в последнее время, но что-то иное было в ее глазах, в выражении ее лица, во всех ее движениях, как казалось Адаму, что-то более жесткое, более старое, менее детское. «Бедняжка! – подумал он. – Чему ж тут и удивляться: она испытала первую сердечную боль. Но, благодарение Богу, у нее довольно твердости, чтоб переносить ее!»

Проходили недели, и он видел, что она всегда была рада его приходу, обращала к нему свое милое личико, будто хотела дать ему понять, что ей было приятно видеть его, продолжала исполнять свою работу так же ровно и не обнаруживала ни малейшего признака горя. Таким образом, Адам начал предполагать, что ее привязанность к Артуру непременно была более легкого свойства, чем он вообразил себе в первые минуты негодования и беспокойства, и что она была способна считать свою ребяческую фантазию, будто Артур влюблен в нее и женится на ней, глупостью, от которой излечилась вовремя. А может быть, и сбывается то, на что он надеялся иногда в свои самые радостные минуты, может быть, ее сердце действительно обращалось с большим жаром к человеку, который, она знала, питает к ней серьезную любовь.