Адам Смит в Пекине

Оба метода имеют рациональное зерно. То, что произойдет в «ближайшее время», зависит от массы людей и отдельных событий, которые в дальнейшем, как говорит Миршеймер, «вымываются из уравнения более глубокими причинами». И если у нас нет теории для установления и объяснения причин, мы не сможем понять, чего ждать, когда «осядет пыль», поднятая толпой действующих лиц и отдельными событиями. При этом глубинные причины нельзя считать абсолютно неизменными и неизбежными; как и действующие лица и отдельные события, это не просто «пыль». В идеальном случае теория политики и общества должна объяснять и перемены, и последовательность событий в поведении и взаимодействии главных действующих лиц; эта теория должна бы учить тому (если не соответственно самой теории, то хотя бы из исторического опыта), что она пытается описать и объяснить; и она должна определять те условия, при которых люди и отдельные события (вместо того, чтобы быть «вымытыми») нарушают установившееся направление развития или способствуют появлению новых направлений. Задача не из легких. Но для того, чтобы быть полезной, теория отношений между существующими и нарождающимися великими державами должна отвечать хотя бы двум требованиям: она должна иметь своим основанием исторический опыт, который больше всего соответствует разрешаемой проблеме, и она должна учитывать возможность разрыва с глубинными причинами. Если взглядам Бжезинского недостает теоретических оснований, то взглядам Миршеймера — понимания того, что возможны отклонения от предсказываемого исхода (например, от военной конфронтации), причем он делает свои построения на совершенно неподходящих исторических основаниях.

Миршеймер недооценивает историческую роль рынка и капитала, которые сами по себе были инструментами власти. Он считает дальнейшее экономическое развитие Китая условием его превращения со временем в великую державу, которая будет оспаривать военную мощь США. По логике его построений только превращение экономической мощи в военную, сейчас сконцентрированную у Соединенных Штатов, может сделать Китай действительно великой державой.

Если китайцы достаточно умны, они сосредоточат свои усилия на экономике, чтобы экономически сравняться с США. Затем уже они смогут перевести экономическую мощь в военную силу и обеспечить себе такое положение, когда они будут способны диктовать условия государствам своего региона и всячески вредить Соединенным Штатам... В настоящее время у Соединенных Штатов есть то преимущество, что ни одно государство Западного полушария не угрожает ни их выживанию, ни их безопасности. Вот почему американцы свободно рыщут по земному шару, творя всяческие безобразия на задних дворах других государств. Но и другие государства, конечно, включая Китай, имеют вполне законный интерес создавать Соединенным Штатам неприятности на их заднем дворе, да так, чтобы они оттуда больше никуда не выходили.

Впрочем, некоторые исторические данные заставляют сомневаться в том, что китайцы и дальше будут поступать разумно и продолжать использовать свой быстро растущий внутренний рынок и национальное богатство как инструменты регионального и мирового влияния (как, кажется, делали до сих пор, пока могучая военная машина США увязала в Ираке). Не соглашаясь с Бжезинским в том, что вряд ли установка Китая на дальнейший экономический рост приведет к конфликту с Соединенными Штатами, Миршеймер заявляет, «что такой взгляд мог быть оправданным в отношении Германии перед Первой мировой войной и в отношении Германии и Японии перед Второй мировой войной». И тем не менее, несмотря на «внушительный экономический рост», Германия развязала обе мировые войны, а Япония — конфликт в Азии[557]. На самом же деле Германия перед Первой мировой войной и Германия и Япония перед Второй мировой войной не так уж преуспевали экономически. Эти страны преуспевали в промышленном отношении, но в отношении национального богатства они имели практически такой же доход на душу населения, как Британия, и отставали от США[558]. Обращение Германии и Японии к войне фактически можно интерпретировать как попытку военными средствами получить ту власть, которую они не смогли получить экономическими средствами.