Адгезийская комедия

А я просто спрашиваю, вот честно, даже не думала о чём-то плохом.

− Ну у тебя же есть увлечения, ты чем-то интересуешься?

− Ага, − говорит Неживая (понимаете: она вообще не обижалась, как инопланетянка). – Я люблю походы. И всегда ездила в лагеря в походные. Но почему-то родители отправили меня к морю. Им удалось путёвку получить морскую. А я море не особо.

− Ясно, − говорю.

− Да, понятно, − сказала и Левицкая. – Это ж лагерь для малоимущих. Как тебе кормёжка? – Левицкая так всегда определяла действительно бедных. Кормили плохо, иногда даже дети травились. То молоком, то помидорами, то полутухлым сыром вонючим. Но реально бедные на честном глазу отвечали, что корм сносный.

− Что такое «кормёжка»?

− Так − хавчик.

− Что такое «хавчик»?

− Еда! – рявкнула Левицкая.

− А-аа. Ну так… − ясно стало, что Неживой всё равно на еду. Она и тут оказалась неуязвимой инопланетянкой.

− А как у тебя с мальчиками? Парень есть? – Это понятно Люба Лобанова спросила. Она только о мальчиках вела разговоры.

Вот тут Неживую удалось вывести из себя. А все эти наши разговоры в лагерях, они имели всегда одну цель – унизить человека, ну похихикать над ним, передразнить. Тут Левицкой не было равных, но и другие любили покрасоваться. И Лобанова Люба тоже. Ну реально, мы были морально сильнее всяких там Неживых и Ко.

Неживая стала краснеть и врать про парня в школе, про парня в походе, ещё что-то про музей. Мы слушали с типа восхищёнными лицами, давились от смеха про себя, а вслух такие: Да ты что! Во кринж! А ты? А он?

И тогда Левицкая спрашивает:

− Ну ты переспала или нет? Я так и не поняла.

Тут уже даже мне стало неловко. Ну человек выдумал, у человека не было никогда парня, ну и что такого? У меня, вот, тоже, никого не было – я так и сказала, чтобы свернуть с опасной темы. Но Левицкая тут же стала всех уверять, что я сама скромняшка, пыль в глаза пускаю, на меня все парни смотрели на награждениях и Сеня всегда со мной. Я так снисходительно улыбнулась в ответ. Про себя подумала: но зачем так издеваться над Неживой? Но вслух не сказала, я тоже вошла в раж. И получилось, что мы заставили эту Неживую рассказать и про секс с парнем и про прочие вещи, о которых не стоит болтать, потому что это дело вообще не наше. Я тут не буду пересказывать, реально было очень смешно. В конце все просто подыхали со смеха. А у наших девчонок постоянно болит пресс, и со стороны эти смеховые корчи смотрелись ещё гаже и подлее. И девчонки, которые нас пригласили, угорали просто над тем, как мы корёжились. И Неживая стала просто пунцовой. Ей никто в лицо ничего не сказал, всё было ясно без слов. Ей надо было сразу уйти в свою комнату, не сидеть, не отвечать. Ну что мы: максимум бы подножку поставили, толкнули или тапочкой запустили в спину. Больше-то ничего! Никто бы из нас не стал к ней приставать и распускать руки, как частенько мы это делали в прошлые года с другими такого рода неживыми. Раньше нас боялись из-за напора, мы были быстрые и сильные, теперь же настало время таких вот моральных унижений, мы до них доросли. И они даже были болезненнее, ведь девчонке не стыдно быть побитой, но стыдно не иметь парня. Вечером к нам подошла Горбуша, она сказала не мне, а Улыбиной (меня Горбуша презирала):

− Неживая пропала. Уже и водолаз на море пошёл.

− Зачем?

− Видели, как она в сторону пляжа по лестнице спускалась. (У нас была как бы набережная, а пляж ниже – Анапа стоит на возвышении, если только это не городской помоечный пляж.)

Вы не представляете, что я почувствовала. Один мамин заказчик, он у мамы шил фраки для бальных танцев, иногда пускался в воспоминания. И он вспоминал, как в молодости они избили какого-то мужика и отобрали у него деньги и какие-то ещё вещи. И вот он шёл домой, в кармане часть ворованных денег, его доля, и тут его обогнала милицейская машина (тогда ещё не было полиции, вместо неё была милиция). И он перетрухнул знатно, он решил, что его сейчас заметут. Но милиция проехала и всё. Но танцор всю жизнь помнил то своё состояние жуткого испуга. Вот и я почувствовала аналогичное. Мы переглянулись с Улыбиной, Левицкая подошла к Горбуше вплотную и сказала:

− А почему ты это нам говоришь?

− Скажите ещё, что это не вы её довели. – Ну не дура?

− Мы сходили поболтать в палату. Запрещено? – это спросила Улыбина.

Лучше бы она не оправдывалась. Я тоже хотела ответить Горбуше. Но мы с ней не разговаривали вообще. Я после этих её слов решила, что накажу её капитаном немо повторно.

Вечер прошёл как обычно. Дискач, на которой я не пошла. В общем всё отлично, но я помнила о Неживой, и это портило мне настроение.

Я так и не узнала, что было и где её нашли… На следующий день я увидела её на торжественной линейке, на закрытии. Их отряд стоял далеко, но я разглядела Неживую, она пряталась за спинами других, лишь её глупая бандана в крупных розовых колокольчиках виднелась.