Адъютант Пилсудского

— Жандармский ротмистр Пальгунов... Расстрелян! Шевров работал около орехово-зуевских ткачей... Но странно! Несколько раз выезжал в Финляндию и там успел выдать группу социал-демократов. Провал с переброской оружия в семнадцатом году тоже относится на его счет!

Дзержинский задумался.

— Плачет по нем пуля'. — заметил Артемьев.

— Кто был начальником у ротмистра Пальгунова? — спросил Дзержинский.

— Полковник Густав Оскарович Кольберг... Где он сейчас, установить не удалось. Бежал... На поверхности нашей бурной жизни пока не появился. Может быть, он и за границей.

— Кольберг? Это интересно! — ответил Дзержинский. — Он имел касательство и к моим делам. Помнится даже, что как-то присутствовал на моем допросе... Он занимался больше окраинами империи: Польшей, Прибалтикой...

— Совершенно точно! — подтвердил Дубровин. — Господин интересный. Из немцев... И недавних! Не из обрусевших немцев...

Дзержинский встал и прошелся по кабинету. Посмотрел на Артемьева.

— Что вам рассказал нового Курбатов?

— Кое-что рассказал. О петроградской явочной квартире рассказал... Обрисовал некоторые личности. Откровенно говоря, не знаю, на кого думать. «Союз защиты родины и свободы»? Может быть, остатки этой организации? Возможно, что-то и новое. Очень уж густое офицерье...

— Приглашайте Курбатова! — приказал Дзержинский. — Без него мы ничего не решим!

Курбатов вошел в кабинет. Вошел четкой строевой походкой — хорошо учили строю в юнкерском училище. Покосился на нового для него человека, на Дубровина. Бородка клинышком, очки в металлической оправе, шпак, интеллигент, так он совсем недавно охарактеризовал бы его со своими однокашниками. А когда услышал его фамилию — дрогнул. Слыхивал о нем. Командовал Дубровин армией и даже фронт держал, а рассказывали о нем с негодованием на той петроградской квартире, что вышел из дворянской семьи. И наставник, рассказывая о ВЧК, упомянул о нем как о противнике опасном и умном.

Дзержинский объявил Курбатову, что по просьбе Ленина ВЧК прекращает против него уголовное дело, что он свободный гражданин, что его просят дать показания как свидетеля.

По просьбе Дзержинского Курбатов подробно рассказал о встречах на петроградской квартире, рассказал, кто его туда ввел, о чем там шли беседы и, наконец, перешел к рассказу о наставнике.

— Ни имен, ни фамилий, и адреса, наверное, тоже уже нет! — заключил Дзержинский. — Квартиру эту надо будет проверить. Свяжитесь, Василий Михайлович, с петроградцами. А теперь, — сказал Дзержинский, когда Артемьев вышел, — поговорим подробнее о вашем, как вы его называете, наставнике. Штатский... Может быть, в чем-то обнаруживалась его военная выправка?

— Нет, — ответил Курбатов. — Я очень им интересовался. Спрашивать о нем не полагалось. Но он очень отличался от офицеров. Он штатский...

— Какие отличительные детали костюма вы могли бы отметить?

— Всегда в черном... При галстуке... Монокль...

— Монокль? Это уже деталь! — подхватил Дубровин.

— Деталь, — согласился Дзержинский. — Деталь... Еще раз опишите его лицо.

— Я нарисую, — предложил Курбатов.

Перед ним легли листок бумаги и карандаш.

Рисуя, Курбатов говорил:

— Череп, обтянутый кожей... Гладко выбрит. Худое лицо, как у святых на греческих иконах. Сильный, прямой, обрубленный подбородок.

Дзержинский встал за спиной Курбатова, глядя, как обрисовываются черты портрета. Курбатов кончил рисовать. Дзержинский подвинул листок Дубровину.

— Размножьте и срочно перешлите петроградцам. Перевернуть весь город, но найти!

И опять обращаясь к Курбатову:

— Это он назвал вам Шеврова и дал к нему явку?

— Он!

Дзержинский сел за стол, озорно взглянул на Дубровина.

— Вы догадываетесь, Алексей Федорович, кто это такой?

— Нет, Феликс Эдмундович, но по вашему виду чувствую, что вы знаете, кто это такой.

Дзержинский придвинул стул ближе к Курбатову.

— Вспомните, Курбатов, поворошите свою память! Это очень важно! Это стоит многих пулеметных очередей на фронте... Вспомните, может быть, кто-нибудь обмолвился, может быть, косвенно, не по отношению к нему прозвучала фамилия? Имя! Я вам назову его. Может быть, по созвучию что-то похожее.

Дзержинский сделал паузу. Затем раздельно произнес :

— Кольберг!

Курбатов закрыл глаза, несколько раз про себя, едва слышно повторил эту фамилию и покачал головой.

— Нет, не слышал... Такое в ушах не звучит...

Дзержинский несколько разочарованно откачнулся.

— В его речи что-нибудь похожее на немецкий акцент вы не уловили?

— Очень четкая речь, медленно выговаривает слова... Он очень правильно говорил.

Дзержинский опять приблизился к Курбатову.

— Теперь я назову имя и отчество. Может, имя прозвучало? Густав Оскарович!

— Густав! — схватился Курбатов. — Да, да, это я помню. Я забыл... Как-то его ждали... Вошел один из... Ну, словом, был там такой офицер, приходил почти всегда пьяный. Он вошел и спросил: «Густава нет еще?» От него отвернулись, и он понял оплошность. А может быть, никто и не реагировал на это... Он больше этого имени не повторял. А немного позже пришел этот человек...

Дзержинский встал.

Курбатову невольно передалось волнение Дзержинского.