– Неплохо, сэр, как я уже сказал.
– И вы говорите, что ее нелегко будет блокировать. Почему?
В тихом лондонском кабинете офицера подстерегает не меньше неожиданностей, чем на палубе фрегата в море. Вместо внезапно налетевшего шквала или вражеского корабля на горизонте может прозвучать тихая просьба немедленно изложить, в чем трудности блокады Ферроля. Ибо впервые за столетие первым лордом Адмиралтейства был моряк, адмирал; второй секретарь мог отличиться, продемонстрировав знакомство с обстановкой в Феррольской бухте.
Хорнблауэру пришлось формулировать словами то, что он до сих пор лишь ощущал моряцким чутьем. Думать надо было быстро, чтобы не вышел поток бессвязных наблюдений.
– Во-первых, расстояния, – начал он. – Это совсем не то, что блокировать Брест.
В обоих случаях базой будет Плимут; оттуда до Бреста меньше пятидесяти лиг, а до Ферроля почти двести. Снабжение и связь станут вчетверо труднее.
– Даже больше чем вчетверо, учитывая преобладающие западные ветра, – закончил Хорнблауэр свое объяснение.
– Прошу вас, продолжайте, капитан.
– Однако на самом деле есть куда более важные факторы, сэр.
Дальше продолжать было легко. У флота, патрулирующего Ферроль, не будет дружественного укрытия под ветром. Брестский блокадный флот может уйти от западных штормов в Торский залив – стратегия последних пятидесяти лет строилась на этом географическом обстоятельстве. При блокаде Кадиса рядом есть нейтральная Португалия, Лиссабон – на одном фланге, Гибралтар – на другом. Когда Нельсон блокировал Тулон, в его распоряжении были рейды сардинского побережья. Иное дело Ферроль. Западные шторма загонят флот в каменный мешок Бискайского залива, где берега враждебны, круты и неприступны. Из Бреста ведет один-единственный узкий проход; из широкой Феррольской бухты целый флот сможет выйти в один отлив, что ни разу не удавалось французам в Бресте. Хорнблауэр рассказал, как организовано снабжение флота в Феррольском порту, при каком ветре можно покинуть бухту, при каком – нельзя, как ведется наблюдение за возможным противником и насколько вероятно вступить в тайные сношения с берегом, наподобие тех, что он сам завязал при блокаде Бреста.
– Вы, я вижу, в Ферроле времени не теряли, капитан, – заметил Барроу.
Хорнблауэр мог бы пожать плечами, но удержался от столь не соответствующего английским манерам жеста. Воспоминания о плене нахлынули потоком, и с ними – явственное ощущение тогдашней горькой тоски. Вернувшись к яви, он поймал на себе заинтригованный взгляд Барроу и со стыдом осознал, что дал тому на миг заглянуть в свои чувства.
– По крайней мере, я немного научился говорить по-испански. – Хорнблауэр пытался внести в разговор долю шутки, однако Барроу отнесся к ответу с прежней серьезностью.
– Немногие офицеры взяли бы на себя такой труд, – был его вывод.
Хорнблауэр, как пугливая лошадь, шарахнулся от разговора про свои личные качества.
– В феррольском вопросе есть еще один аспект, – торопливо сказал он.
– Какой же?
Обе дороги, ведущие в город – через Бетансос и через Вильяльбу, – проходят через горные перевалы. Едва ли испанцы будут в силах снабжать по этим длинным и трудным дорогам отрезанный от моря флот.
– Вы что-нибудь знаете про эти дороги, капитан?
– Меня этапировали по ним, когда я был в плену.
– Сейчас Бони – император, а доны – его покорные рабы. Если кто и заставит их работать, то уж наверняка он.
– Весьма вероятно, сэр. – Вопрос касался более политики, чем флота, и Хорнблауэр не считал для себя возможным развивать тему.
– Итак, – проговорил Барроу, обращаясь, скорее, к самому себе, – мы снова ждем, когда противник выйдет и даст нам бой, а, по вашим словам, капитан, положение много хуже прежнего.
– Это всего лишь мое мнение, сэр, – торопливо заметил Хорнблауэр.
Такие вопросы в ведении адмиралов, и не стоит младшим офицерам сюда вмешиваться.
– Если бы только Кальдер задал Вильневу хорошую трепку, – продолжал Барроу. – Половина наших трудностей осталась бы позади.
Хорнблауэр должен был что-то сказать: пришлось быстро сочинять незначащие слова, которые не прозвучали бы критикой адмирала со стороны младшего офицера.
– Вполне возможно, сэр, – сказал он.
Ясно было одно: как только британская публика узнает о битве при Финистерре, поднимется шквал возмущения. При Кампердауне, при Абукирке, при Копенгагене английский флот полностью уничтожал противника. Обывателей не удовлетворит простая стычка, особенно сейчас, когда Бонапарт готов переправить через Ла-Манш целую армию и судьба Англии зависит от надежности ее флотов. Возможно, Кальдера, как в свое время Бинга, обвинят в недостатке рвения. Страну ждет политический скандал.
Отсюда вытекала следующая мысль: политический скандал сметет правительство, включая первого лорда и, может быть, даже секретарей. Через месяц его теперешний собеседник может оказаться в отставке и с несмываемым пятном на репутации. Хорнблауэр внезапно почувствовал сильнейшее желание уйти отсюда как можно скорее. Ему отчаянно хотелось есть, а еще сильнее – спать. По счастью, тут отворилась дверь и вошел Дорси.
При виде Барроу тот замер.