Адмирал Вселенной

Прошел мимо консерватории и кирки, башня которой казалась в каком-то созвучии с башенкой углового дома на улице Островидова. Поэтому этот дом привлекал внимание еще издали. Сложен он был до основания второго этажа из грубого камня. Полукруглые пилястры зачем-то подперты головами бородатых стариков. Над арочными окнами тоже физиономии, только поменьше. И вдруг знакомые львиные морды в коронах, над ними старинные фонари. Такие же морды на особняке ОАВУК и на доме, который по пути в гидроотряд. Больше их нигде нет.

«Может, они приносят счастье?» — подумал он и поднял голову. Это был дом 66, здесь жила Ляля Винцентини.

Толкнул дверь с чугунными завитушками и матовыми стеклами, поглядел на лепные потолки, двинулся по лестнице.

Есть счастливые родители, которые умеют сохранить дружбу и доверие даже взрослых детей. Но тут, пожалуй, дело не в счастье. Может, здесь важно уважение к любому человеку? Может, важно не только с увлечением говорить о себе, но проявлять искренний интерес и к собеседнику? А может, тут терпимость и некоторое благодушие? А может, все это и плюс еще многое другое?

Таковы были родители Ляли и ее брата, одноклассника Юры. Они позволяли своим детям «все», и дети также знали о своих родителях «все». Все, что им не рано знать. Такая позиция свободы давала полную информацию о детях, и это помогало какой-то юмористической репликой повернуть нежелательное событие в нужную сторону. Но ни в коем случае не мораль — просто шутка. Рассмешить — значит победить.

Лялиного отца, инженера-путейца, даже собственные дети за глаза называли Максом. Макс иногда участвовал в детских проделках, и это могло бы показаться кривлянием, если б не его искренность. Он не подлаживался под детей, не снисходил до них, а ему в самом деле было интересно их общество и их проделки. Он как будто не взрослел. Он чаще бывал серьезен, но никто из детей не видел его снисходительным к их слабостям. Немножко снисходительности — и дети увидят ее, ниточка порвется, начнется непонимание, начнутся «отцы и дети».

Дверь открыла Ляля.

— Сережа, наконец-то! — сказала она, как будто еле дождалась его. Как после он увидел, она всех встречала с одинаковой радостью, и это потом злило его. Но на этот раз он расплылся в улыбке и развел руками.

— Все дела.

— Какие дела? — в синих глазах Ляли было столько неподдельного интереса, что Сергей чуть было не заговорил об аэродинамической установке Прандтля в Геттингене. Но после он заметил, что у нее неподдельный интерес ко всякому человеку, и это также его злило. Иногда он за глаза называл ее артисткой, полагая, что она не совсем искренна. А все, кто вокруг Ляли, в нее влюблены, и она просто делает всем приятное. Но в этот раз он подумал, что интерес Ляли к его делам не распространяется на дела всех остальных.

«Обязательно расскажу ей о проекте», — подумал он.

Наружное великолепие дома никак не соответствовало бедности квартиры. Единственным ее украшением был лепной потолок и, пожалуй, кресло-качалка на балконе. Сергей прошел за Лялей. За круглым столом сидела вся братия и бурно поприветствовала его, даже слишком бурно. Ляля принесла еще один стул.

— Кому сдавать? — спросил Калашников с видом шулера.

Сергей поглядел на Лялю.

— Во что играете?

— В дурака.

— А на что?

— На смех. Тот, кто проиграет, должен смеяться.

— Наверное, очень интересная игра. Научите меня.

И стены квартиры дрогнули от смеха. Больше всего покатывался Калашников.

— Не уме-ет в ду-урака! — повторял он, вытирая слезы.

— Сдавай и на меня, — сказал Сергей со свирепым лицом опереточного злодея. — Когда ты проиграешь, тебе легче будет смеяться, вспомнив, что я играть не умею.

— Сейчас я тебя научу, тебе это очень пригодится в жизни, — сказал Калашников и со своими обычными прибауточками стал читать лекцию о том, как отличается бубна от червы и валет от дамы, об истории возникновения карт. Он врал напропалую, переходя на какой-то якобы научный язык, потом на какие-то теории, и все-таки ухитрился объяснить правила игры.

— Теперь я умею, — сказал Сергей. — Я когда-то в молодости думал, что это необязательно.

— А теперь-то ты так не думаешь?

Сергей поглядел на Лялю.

— Теперь не думаю.

И в самом деле, он не предполагал, что игра в дурака таит в себе такую бездну удовольствия.

Дверь раскрылась. Появилась мать Ляли.

— Ты помнишь свое обещание? — спросила она.

— Помню, — сказала Ляли и исчезла.

— Ну, кому сдавать? — спросил Назарковский.

— Тебе.

Сдали карты.

— У кого шестерка? Заходите.

И Сергей поразился, до чего это глупейшее занятие — игра в карты. Он не понимал, как минуту назад находил в ней удовольствие.

Калашников сказал:

— А может, хватит? Глупое занятие.

И все согласились, что хватит.

Сергей вышел на балкон, сел в кресло-качалку и стал глядеть по сторонам.

«Вот это то, что она видит, на всем этом ее и и ляд, — думал он. — Если с ней игра в дурака прекрасна, то каково же рядом с ней прекрасное? Например, вот эти акации? Если в ее присутствии сломать ветку, то польется кровь».