Адмирал Вселенной

С утра уже не видно ни кусочка земли, и нас окружает вода да небо, словно накрывшее наш пароход голубым колпаком. Итак… еще один этап моего путешествия: я на пути в Одессу. Почему я выбрал морской путь, сейчас не могу вспомнить, но и не жалею об этом, так как ехать прекрасно. Я все время один в своей каюте. Отсыпаюсь вдоволь и досыта любуюсь морем. Приятно побыть одному среди такого количества воды, тем более что я первый раз совершаю такое «большое» морское путешествие. Вчера еще, когда мы шли вдоль крымского берега, я все время торчал на палубе и не мог глаз отвести от Крымских гор, окутанных лиловым туманом… Только в утро моего отъезда из Коктебеля, когда я провожал авто, увозившее моих товарищей на старт, — только в это утро я почувствовал, как мне трудно уезжать одному, в то время когда все еще остаются. Одно утешение, что полеты кончаются в воскресенье, и я, в сущности говоря, ничего не теряю, а работы в Москве много — надо спешить в Москву… В этом году на состязании много новых впечатлений и ощущений, в частности, у меня. Сперва прибытие в Феодосию, где мы встретились з четверг, 24 сентября. Потом нескончаемый транспорт наших машин, тянувшихся из Феодосии на Узун-Сырт — место наших полетов. Первые два дня проходят в суете с утра и до полной темноты, в которой наш пыхтящий грузовичок АМО отвозит нас с Узун-Сырта в Коктебель. Наконец готова первая машина, и летчик Сергеев садится в нее и пристегивается. Слоза команды, и Сергеев на «Гамаюне» отрывается от земли. Все с радостным чувством следят за его полетом, а он выписывает над нами вдоль Узун-Сырта виражи и восьмерки. «Гамаюн» проходит мимо нас, и наш командир кричит вверх, словно его можно услышать: «Хорошо, Сергеев! Точно сокол!» Все радостно возбуждены, полеты начались… Сергеев стремительно и плавно заходит на посадку. Проносится мимо палатки и кладет машину в крутой разворот, и вдруг, То ли порыв ветра или еще что-нибудь, но «Гамаюн» взвивается сразу на десяток метров вверх, секунду висит перед нами, распластавшись крыльями, точно действительно громадный сокол, и затем со страшным грохотом рушится на крыло… Отрывается в воздухе корпус от крыльев. Ломается и складывается, точно детская гармоника. Миг — и на зеленом пригорке, над которым только что реяла гордая птица, лишь груда плоских колючих обломков да прах кружится легким столбом…

Все оцепенели, а потом кинулись туда. Из обломков поднимается шатающаяся фигура, и среди всех проносится вздох облегчения; «Встал, жив!» Подбегаем. Сергеев действительно жив и даже невредим каким-то чудом. Ходит пошатываясь и машинально разбирает обломки дрожащими руками… Раз так — все в порядке, и старт снова живет своею нормальною трудовой жизнью. У палаток вырастают новые машины. Нас пять человек в шлемах и кожаных пальто, стоящих маленькой обособленной группкой. А кругом все окружают нас словно кольцом. Нас и нашу красную машину, на которой мы должны вылететь в первый раз. Эта маленькая тупоносая машина по праву заслужила название самой трудной из всех у нас имеющихся, и мы сейчас должны ее испробовать.

Нас пять человек — летная группа, — уже не один год летающих вместе, но сейчас сомкнувшихся еще плотнее. Каждый год перед первым полетом меня охватывает странное волнение, и хотя я не суеверен, но именно этот полет приобретает какое-то особое значение. Наконец все готово. Застегиваю пальто и, улыбаясь, сажусь. Знакомые лица кругом отвечают улыбками, но во мне холодная пустота и настороженность. Пробую рули, оглядываюсь кргуом. Слова команды падают коротко и сразу… Только струя студеного ветра в лицо… Резко кладу набок машину… Далеко внизу черными точками виднеется старт, и нелепые вспученности гор ходят вперемежку с квадратиками пашен. У палатки собрана большая красная с синим машина. Кругом копошатся люди, и мне самому как-то странно, что именно я ее конструктор и все, что в ней, до последнего болтика, все мною продумано, взято из ничего — из куска расчерченной белой бумаги. Сергей (Люшин), очевидно, переживает тоже. Говорит: «Знаешь, право, легче летать, чем строить!» Я с ним сейчас согласен, но в душе не побороть всех сомнений. Не забыто ли что-нибудь и (не) сделано ли неверно, неточно?.. Впрочем, размышлять некогда. Наш хороший приятель садится в машину и шутливо говорит: «Ну, конструкторы, волнуйтесь!» Да этого и говорить не нужно, и мы прилагаем все усилия, чтобы сдержаться… А потом нас хором поздравляют, и вечером в штабе я слушаю, как командир (начальник возд. сил МВО) связывает мою роль летчика и инженера в одно целое, по его мнению, чрезвычайно важное сочетание. Я вылетаю на своей машине сам. Все идет прекрасно, даже лучше, чем я ожидал, и, кажется, первый раз в жизни чувствую колоссальное удовлетворение, и мне хочется крикнуть что-то навстречу ветру, обнимающему мое лицо и заставляющему вздрагивать мою красную птицу при порывах..