Адольф

Примръ Адольфа будетъ не мене назидателемъ, если вы добавите, что, отразивъ отъ себя существо, его любившее, онъ не переставалъ быть неспокойнымъ, смутнымъ, недовольнымъ, что онъ не сдлалъ никакого употребленія свободы, имъ вновь пріобртенной цною столькихъ горестей и столькихъ слезъ, и что, оказавшись достойнымъ порицанія, оказался онъ такъ же и достойнымъ жалости!

Если вамъ нужны доказательства, прочтите, милостивый государь, сіи письма, которыя вамъ повдаютъ участь Адольфа. Вы увидите его въ обстоятельствахъ различныхъ и всегда жертвою сей смси эгоизма и чувствительности, которые сливались въ немъ, къ несчастію его и другихъ, Предвидя зло до совершенія онаго, и отступающій съ отчаяніемъ, совершивъ его; наказанный за свои благія качества еще боле, нежели за порочныя, — ибо источникъ первыхъ былъ въ его впечатлніяхъ, а не въ правилахъ, поочередно, то самый преданный, то самый жестокосердый изъ людей, но всегда кончавшій жестокосердіемъ то, что начато было преданностью, онъ оставилъ по себ слды однихъ своихъ проступковъ.

Отвтъ

Такъ, милостивый государь, я издамъ рукопись, возвращенную вами (не потому, что думаю согласно съ вами о польз, которую она принести можетъ: каждый только своимъ убыткомъ изучается въ здшнемъ свт, и женщины, которымъ рукопись попадется, вообразятъ вс, что он избрали не Адольфа, или что он лучше Элеоноры; но я ее выдамъ, какъ повсть довольно истинную о нищет сердца человческаго). Если она заключаетъ и себ урокъ поучительный, то сей урокъ относится къ мущинамъ. Онъ доказываетъ, что сей умъ, которымъ столь тщеславятся, не помогаетъ ни ни находить ни давать счастія; онъ понимаетъ, что характеръ, твердость, врность доброта суть дары, которыхъ должно просить отъ неба, и я не называю добротою сего состраданія переходчиваго, которое не покоряетъ нетерпнія и не препятствуетъ ему раскрыть язвы, на минуту залченныя сожалніемъ. Главное дло въ жизни есть скорбь, которую наносимъ, и самая замысловатая метафизика не оправдаетъ человка, разодравшаго сердце, его любившее. Ненавижу, впрочемъ, сіе самохвальство ума; который думаетъ, что все изъяснимое уже извинительно; ненавижу сію суетность, занятую собою, когда она повствуетъ о вред, ею совершенномъ, которая хочетъ заставить сожалть о себ, когда себя описываетъ и, паря неразрушимая посреди развалинъ, старается себя изслдовать, вмсто того, чтобы раскаиваться. Ненавижу сію слабость, которая обвиняетъ другихъ въ собственномъ своемъ безсиліи и не видитъ, что зло не въ окружающихъ, а въ ней самой. Я угадалъ бы, что Адольфъ былъ за характеръ свой наказанъ самимъ характеромъ своимъ, что онъ не слдовалъ никакой стез опредленной, не совершилъ никакого подвига полезнаго, что онъ истощилъ свои способности безъ направленія инаго, кром своенравія, безъ силы, кром раздраженія; я угадалъ бы все это, если бы вы и не доставили мн объ участи его новыхъ подробностей, коими, не знаю еще, воспользуюсь, или нтъ. Обстоятельства всегда маловажны: все въ характер. Напрасно раздлываешься съ предметами и существамъ вншними: съ собою раздлаться невозможно. Мняешь положеніе, но переносишь въ каждое скорбь, отъ коей отвязаться надялись; перемщая себя, не исправляешься, и потому прибавляешь только угрызенія къ сожалніямъ и проступки къ страданіямъ.