Адольф

По вол Элеоноры принесли мн вс бумаги ея. На каждой строк встрчалъ я новыя доказательства любви и новыя жертвы, кои она мн принесла и сокрывала отъ меня. Я нашелъ, наконецъ, то письмо, которое общался было сжечь, я сначала не узналъ его: оно было безъ надписи и раскрыто. Нсколько словъ поразили взоры мои противъ моей воли. Напрасно покушался я отвести ихъ отъ него: я не могъ воспротивиться потребности прочитать письмо вполн. Не имю силы переписать его. Элеонора начертала его посл одной изъ бурныхъ сшибокъ нашихъ, незадолго до болзни ея. Адольфъ, говорила она мн, зачмъ озлобились вы противъ меня? Въ чемъ мое преступленіе? Въ одной любви моей къ вамъ, въ невозможности жить безъ васъ! По какому своенравному состраданію не смете вы сокрушить узы, которыя вамъ въ тягость, и раздираете существо несчастное, при которомъ состраданіе васъ удерживаетъ. Почему отказываете на мн въ грустномъ удовольствіи почитать васъ, по крайней мр, великодушнымъ? Зачмъ являетесь бшенымъ и слабымъ? Мысль о скорби моей васъ преслдуетъ; зрлище сей скорби не можетъ васъ остановить. Чего вы требуете? Чтобы я васъ покинула? Или не видите, что недостаетъ мн силы на это? Ахъ, вамъ, которые не любите, вамъ найти эту силу въ сердц усталомъ отъ меня, и которое вся любовь моя обезоружить не можетъ! Вы мн не дадите этой силы: вы заставите меня изныть въ слезахъ моихъ и умереть у вашихъ ногъ. Скажите слово, писала она въ другомъ мст, - есть ли край, куда я не послдовала бы за вами? Есть ли потаенное убжище, куда я не сокрылась бы жить при всъ, не бывъ бременемъ въ жизни вашей? Но нтъ, вы не хотите того. Робкая и трепетная, потому что вы меня оковали ужасомъ, предлагаю ли вамъ виды свои для будущаго — вы ихъ вс отвергаете съ досадою. Легче всего я добивалась отъ васъ молчанія вашего. Такая жестокость несходна съ вашимъ нравомъ. Вы добры; ваши поступки благородны и безкорыстны. Но какіе поступки могли бы изгладить ваши слова? Сіи язвительныя слова звучатъ вокругъ меня. Я слышу ихъ ночью; они гоняются за мною, они меня пожираютъ; они отравляютъ все, что вы ни длаете. Должно ли мн умереть, Адольфъ? Пожалуй, вы будете довольны. Она умретъ, сіе бдное созданіе, которому вы покровительствовали, но которое разите повторенными ударами. Она умретъ, сія докучная Элеонора, которую не можете выносить при себ, на которую смотрите, какъ на препятствіе, для которой не находите на земл мста вамъ не въ тягость. Она умретъ. Вы пойдете одни посреди сей толпы, въ которую вамъ такъ не терпится вмшаться. Вы узнаете людей, которыхъ нын благодарите за ихъ равнодушіе — и, можетъ быть, нкогда, смятые сими сердцами черствыми, вы пожалете о сердц, которымъ располагали; о сердц, жившемъ привязанностью къ вамъ, всегда готовомъ на тысячу опасностей для защиты вашей; о сердц, которое уже не удостоиваете награждать ни единымъ взглядомъ.

Письмо къ издателю

Возвращаю вамъ, милостивый государь, рукопись, которую вамъ угодно было мн поврить. Благодарю васъ за это снисхожденіе, хотя и пробудило оно во мн горестныя воспоминанія, изглаженныя временемъ. Я зналъ почти вс лица, дйствовавшія въ сей повсти, слишкомъ справедливой, и видалъ часто своенравнаго и несчастнаго Адольфа, который былъ авторомъ и героемъ оной. Я нсколько разъ покушался оторвать совтами моими сію прелестную Элеонору, достойную участи счастливйшей и сердца постояннйшаго, отъ человка пагубнаго, который, не мене ея бдствующій, владычествовалъ ею какимъ-то волшебствомъ и раздиралъ ее слабостью своею. Увы, когда я видлся съ нею въ послдній разъ, я полагалъ, что далъ ей нсколько силы, что вооружилъ разсудокъ ея противъ сердца! Посл слишкомъ долгаго отсутствія, я возвратился къ мстамъ, гд оставилъ ее — и нашелъ одинъ только гробъ.

Вамъ должно бы, милостивый государь, напечатать сію повсть. Она отнын не можетъ быть никому оскорбительна и была бы, по моему мннію, не безполезна. Несчастіе Элеоноры доказываетъ, что самое страстное чувство не можетъ бороться съ порядкомъ установленнымъ. Общество слишкомъ самовластно. Оно выказывается въ столькихъ измненіяхъ; оно придаетъ слишкомъ много горечи любви, не освященной имъ; оно благопріятствуетъ сей наклонности къ непостоянству и сей усталости нетерпливой, недугамъ души, которые захватываютъ ее иногда скоропостижно посреди нжной связи. Равнодушные съ рдкимъ усердіемъ спшатъ быть досадниками во имя нравственности и вредными изъ любви къ добродтели. Подумаешь, что зрлище привязанности имъ въ тягость, потому что они не способны къ оной, и когда могутъ они воспользоваться предлогомъ, они съ наслажденіемъ поражаютъ и губятъ ее. И такъ, горе женщин, опершейся на чувство, которое все стремится отравить, и противъ коего общество, когда не вынуждено почитать его законность, вооружается всмъ, что есть порочнаго въ сердц человческомъ, чтобы охолодить все, что есть добраго.