- Да не услышу отъ васъ, сказала она, ни одного слова жестокаго. Я уже ничего не требую, ничему не противлюсь, но не хочу, чтобы сей голосъ, который такъ любила, который отзывался въ глубин сердца моего, проникалъ его нын для терзанія, Адольфъ, Адольфъ, я была вспыльчива, неумренна; я могла васъ оскорбить, но вы не знаете, что я выстрадала. Дай Богъ вамъ никогда не узнать того.
Волненіе ея становилось безмрнымъ. Она приложила руку мою ко лбу своему: онъ горлъ; напряженіе ужасное искажало черты ея.
— Ради самого Бога, — вскричалъ я, — милая Элеонора, услышьте меня! такъ, я виновенъ: письмо сіе…
Она затрепетала и хотла удалиться; я удержалъ ее.
— Слабый, мучимый, — продолжалъ я, — я могъ уступить на мгновеніе увщаніямъ жестокимъ, но не имете ли сами тысячи доказательствъ, что не могу желать того, что разлучитъ насъ. Я былъ недоволенъ, несчастливъ, несправедливъ; можетъ быть, слишкомъ стремительными бореніями съ воображеніемъ непокорнымъ дали вы силу намреніямъ преходящимъ, которыми гнушаюсь нын; но можете ли вы сомнваться въ моей привязанности глубокой? Наши души не скованы ли одна съ другою тысячью узъ, которыхъ ничто разорвать не можетъ? Все минувшее намъ не обоимъ ли заодно? Можемъ ли кинуть взглядъ на три года, теперь истекшіе, не припоминая себ впечатлній, которыя мы раздляли, удовольствій, которыя мы раздляли, удовольствій, которыя вкушали; печалей, которыя перенесли вмст. Элеонора, начнемъ съ ныншняго дня новую эпоху, воротимъ часы блаженства и любви.
Она поглядла на меня нсколько времени съ видомъ сомннія. Вашъ отецъ, сказала она мн наконецъ, ваши обязанности, ваше семейство, чего ожидаютъ отъ васъ?… Безъ сомннія, отвчалъ я, со временемъ, когда нибудь, можетъ быть… Она замтила, что я запинаюсь.
— Боже мой! — вскричала она, — къ чему возвратилъ онъ мн надежду, чтобы тутъ же и похитить ее! Адольфъ, благодарю васъ за усилія ваши: они были для меня благодтельны, тмъ благодтельне, что вамъ не будутъ стоить, надюсь, никакой жертвы, но умоляю васъ, не станемъ говорить боле о будущемъ. Не вините себя ни въ чемъ, чтобы ни было. Вы быль добры для меня. Я хотла невозможнаго. Любовь была всею жизнью моею: она не могла быть вашею. Позаботьтесь обо мн еще нсколько дней.
Слезы потекли обильно изъ глазъ ея; дыханіе ея было мене стснено. Она преклонила голову свою на плечо мое.
- Вотъ здсь, — сказала она, — всегда я умереть желала.
Я прижалъ ее къ сердцу моему, отрекался снова отъ моихъ намреній, отрицалъ свое изступленіе жестокое.
— Нтъ, — возразила она, — вы должны быть свободнымъ и довольнымъ.
— Могу ли быть имъ, если вы будете несчастны?
— Я не долго буду несчастлива; вамъ не долго будетъ жалть обо мн.
Я уклонилъ отъ себя страхъ, который хотлъ почитать вымшленнымъ.
— Нтъ, нтъ, милый Адольфъ, когда мы долго призывали смерть, небо посылаетъ намъ, наконецъ, какое-то предчувствіе безошибочное, увряющее насъ, что молитва наша услышана.
Я клялся ей никогда не покидать ее.
— Я всегда надялась на то, теперь я въ томъ уврена.
Тогда былъ одинъ изъ тхъ зимнихъ дней, въ которые солнце, вяжется, озаряетъ печально сроватыя поля, какъ будто глядя жалостно на землю, уже имъ несогрваемую. Элеонора предложила мн пройтись съ нею.
— Холодно, — сказалъ я ей.
— Нтъ нужды, мн хотлось бы пройтись съ вами.
Она взяла меня за руку. Мы шли долго, не говоря ни слова; она подвигалась съ трудомъ и озиралась почти вся на меня.
— Остановимся на минуту.
— Нтъ, — отвчала она, — мн пріятно чувствовать, что вы меня еще поддерживаете.
Мы снова углубились въ молчаніе. Небо было чисто, но деревья стояли безъ листьевъ; ни малйшее дуновеніе не колебало воздуха; никакая птица не разскала его: все было неподвижно, и слышался только шумъ травы замерзнувшей, которая дробилась подъ шагами нашими.
— Какъ все тихо! — сказала мн Элеонора. — Какъ природа предается покорно! Сердце также не должно ли учиться покорности?
Она сла на камень; вдругъ упала на колна и, склонивъ голову, уперла ее на об руки свои. Я услышалъ нсколько словъ, произнесенныхъ тихимъ голосомъ. Я догадался, что она молится. — Привставъ, наконецъ, — возвратимся домой, связала она: — холодъ проникнулъ меня. Боюсь, чтобы не сдлалось мн дурно. Не говорите мн ничего: я не въ состояніи слышать васъ.