Адольф Гитлер: клинический случай некрофилии

Страсть Гитлера к разрушению зданий и городов заслуживает самого пристального внимания, в особенности если ее сопоставить с другой его страстью — к строительству. В этой связи напрашивается даже рискованное утверждение, что его планы реконструкции городов были искуплением за их разрушение. Однако, я думаю, было бы неверно полагать, что его интерес к архитектуре являлся только компенсацией страсти к разрушению. Интерес этот был, по-видимому, неподдельным, и, как мы дальше увидим, это было единственное — кроме власти, побед и разрушения, — что по-настоящему интересовало его в жизни.

Страсть к разрушению прослеживается и в планах Гитлера, относившихся к Польше. После того как эта страна будет повержена, ее жителей предполагалось подвергнуть своеобразной культурной кастрации: образование свести к изучению дорожных знаков и начал немецкого языка, из географии сообщать в основном тот факт, что Берлин является столицей Германии, а арифметику вообще исключить. Медицинское обслуживание тоже было сочтено излишним. Условия жизни планировалось свести к минимальному уровню, необходимому для выживания. Все, на что годились поляки, — это быть дешевой рабочей силой и послушными рабами (X. Пикер, 1965).

Среди человеческих объектов первыми были предназначены для уничтожения умственно отсталые. Еще в «Mein Kampf» Гитлер писал: «Дефективным надо запретить производить на свет такое же дефективное потомство… Если это потребуется, неизлечимо больных следует изолировать без жалости — варварская мера для тех несчастных, которых она затрагивает, но — благо для окружающих и потомства» (А. Гитлер, 1943). Воплощая эту идею, Гитлер внес небольшую поправку: умственно отсталых стали не изолировать, а убивать. К числу ранних проявлений деструктивных наклонностей Гитлера относится и вероломное убийство Эрнста Рема (за несколько дней до смерти Рема видели дружелюбно беседующим с Гитлером) и других руководителей штурмовых отрядов, продиктованное соображениями политической тактики (фашистам надо было успокоить промышленников и генералитет, избавившись от деятелей «антикапиталистического» крыла движения).

Еще одним выражением разрушительных фантазий Гитлера является его замечание о мерах, которые бы он принял, случись в стране мятеж вроде того, свидетелем которого он был в 1918 г. Он бы немедленно уничтожил всех лидеров оппозиционных политических движений, в том числе католических, и всех узников концентрационных лагерей. По его собственным подсчетам, это должно было составить несколько сотен тысяч человек (X. Пикер, 1965).

Главными кандидатами на физическое уничтожение были евреи, поляки и русские. Остановимся здесь хотя бы на проблеме истребления евреев. Не будем излагать все связанные с этим факты: они слишком известны. Но следует, пожалуй, отметить, что систематическое уничтожение евреев началось лишь во время второй мировой войны. Нет свидетельств, что Гитлер до этого задумывался об уничтожении евреев как нации, хотя он мог держать свои планы в секрете. До начала войны политика нацистов была направлена на поддержку еврейской эмиграции из Германии, и правительство даже принимало специальные меры, облегчающие евреям выезд из страны. Но вот 30 января 1939 г. Гитлер вполне откровенно заявил министру иностранных дел Чехословакии Хвалковскому: «Мы собираемся уничтожить евреев. Они не смогут избежать наказания за то, что они сделали 9 ноября 1918 г. День расплаты настал» (Краушник и др., 1968). В тот же день, выступая в рейхстаге, он сказал по сути то же самое, но в более завуалированной форме: «Если международным банкирам-евреям, находящимся в Европе или за ее пределами, удастся вовлечь народы в новую войну, ее результатом будет не всемирный большевизм и, следовательно, победа иудаизма; это будет конец евреев в Европе»[62].

Слова, сказанные Хвалковскому, особенно интересны с психологической точки зрения. Гитлер здесь явно проговаривается: он приводит не рациональное объяснение (например, что евреи представляют опасность для Германии), а раскрывает один из своих реальных мотивов — месть за «преступление», то есть за революцию, совершенную небольшим количеством евреев за двадцать лет до этого. Садистский характер его ненависти к евреям сквозит в словах, сказанных в кругу ближайших товарищей по партии после партийного съезда: «Гоните их со всякой работы, сгоняйте их в гетто, посадите их за решетку, где они смогут подохнуть, как того заслуживают, и чтобы весь немецкий народ смотрел на них, как смотрят на диких зверей» (Краушник и др., 1968).