Когда мы размышляем о жизни Гитлера в этот период, перед нами встает один принципиальный вопрос. Быть может, у него появилась способность к систематической работе и он изменился, превратившись из пассивного лентяя в преуспевающего бизнесмена средней руки? Правильно ли будет сказать, что он нашел наконец себя и обрел психическое равновесие?
На первый взгляд, это было так. Это напоминало позднее взросление, в результате которого Гитлер в конце концов вошел в норму. Но тогда весь приведенный выше детальный анализ его эмоционального созревания оказывается необязательным. Достаточно было сказать, что, испытав в юности определенные сложности становления характера, Гитлер стал к двадцати трем — двадцати четырем годам вполне приспособленным к жизни и психически здоровым человеком.
Однако при более пристальном изучении ситуации такая интерпретация оказывается неубедительной.
В самом деле, перед нами человек чрезвычайно энергичный, обуреваемый честолюбием и жаждой власти, твердо убежденный, что призван стать великим архитектором или художником. А какова при этом реальность?
В реальности он потерпел полное фиаско в осуществлении своих намерений. Он стал мелким дельцом. Вся власть его распространялась на кучку отщепенцев, перед которыми он разглагольствовал, метал бисер, не находя среди них хотя бы кого-нибудь, кто готов был в действительности за ним следовать. Быть может, другой человек, менее энергичный и амбициозный, смирился бы с таким поворотом судьбы и с удовлетворением принял бы роль мелкого буржуа, коммерсанта-художника. Другой человек, но не Гитлер: для него это было просто абсурдом. За эти месяцы крайней нищеты в нем произошла только одна перемена: он научился работать — посредственно, спустя рукава, — но все-таки теперь он мог прикладывать к чему-то усилия. Во всех остальных отношениях характер его оставался прежним, разве что черты его проявились более рельефно. Он по-прежнему был человеком, отличавшимся крайним нарциссизмом, ни к кому и ни к чему не испытывавшим интереса, жившим в полуреальной — полуфантастической атмосфере, горевшим страстью к завоеванию и преисполненным презрения и ненависти к окружающему миру. И по-прежнему у него не было цели, плана или идеи, способных перевести его притязания и амбиции в плоскость реальности.
Мюнхен
Бесцельность эта проявилась и в его внезапном решении оставить Маннергайм и ехать в Мюнхен, чтобы поступать там в Академию Художеств. О ситуации в Мюнхене он почти ничего не знал. Он даже не удосужился выяснить, будет ли там такой же спрос на его произведения, какой был в Вене. Он просто снялся с места и поехал, имея при себе немного денег, на которые можно было протянуть в течение нескольких месяцев. Это решение оказалось ошибочным. Мечта поступить в Мюнхене в Академию не осуществилась. Художественный рынок был здесь гораздо меньше, чем в Вене: по словам Смита, он вынужден был предлагать свои картины посетителям пивных и продавать их на улицах. Правда, Мазер утверждает, что, судя по налоговым декларациям, Гитлер зарабатывал в Мюнхене около ста марок в месяц, что примерно соответствовало его венским доходам. Но факт остается фактом: и в Мюнхене он был не более чем коммерческим художником, то есть попросту копиистом. Ему решительно не удалось достичь славы на избранном поприще, как это рисовалось ему в мечтах. При скромных его талантах и отсутствии подготовки любые его достижения были бы все равно страшно далеки от его надежд.