Адольф Гитлер: клинический случай некрофилии

Нам будет легче понять эту ситуацию, если мы вспомним, что, в соответствии с клиническими данными, нарциссические личности, как правило, не могут оправиться после поражения. Поскольку у них существует глубокий разрыв между внутренней, субъективной, и внешней, объективной, реальностью, всякая неудача выливается у них в психоз или какое-нибудь иное тяжелое психическое расстройство. Если им повезет, они могут найти нишу в реальности, например устроиться на незаметную должность, где они могут лелеять свои нарциссические фантазии и ругать весь мир, избегая серьезных опасностей и столкновений. Но есть еще один выход, который открыт лишь для тех, кто обладает особыми дарованиями. Можно попытаться изменить реальность, воплотив свои грандиозные фантазии. Для этого нужен, впрочем, не только особый талант, но и благоприятное стечение исторических обстоятельств. Чаще всего такой выход оказывается возможным для политических лидеров в периоды общественных кризисов. Если они обладают способностью увлекать за собой массы и являются достаточно трезвыми, чтобы суметь эти массы организовать, они могут заставить реальность соответствовать их мечтам. Нередко демагог, стоящий по эту сторону границы, за которой уже начинается психоз, спасает себя от безумия, заставляя считать «нормальными» идеи, которые еще вчера расценивались как «бред». Тем самым он руководствуется в своей политической борьбе не только жаждой власти, но также стремлением спасти от безумия себя самого.

Но вернемся к Гитлеру, которого мы оставили в самый горький и отчаянный момент его жизни. Период этот длился недолго, всего около двух месяцев. И Гитлеру не пришлось в это время заниматься тяжелым физическим трудом, как он утверждает в «Mein Kampf». Его обстоятельства стали поправляться после того, как с ним подружился старый бродяга Ханиш. Это был грязный тип, который имел те же политические убеждения, что и Гитлер, и вдобавок интересовался живописью[60]. Но, главное, у него был план, как им обоим избежать нищеты. Гитлер должен был попросить у своих родных немного денег на покупку бумаги и красок, чтобы он мог рисовать открытки, которые Ханиш брался продавать. Гитлер последовал его совету. Получив пятьдесят крон, он купил необходимые материалы и пальто, в котором крайне нуждался. Затем они переехали с Ханишем в Маннергайм — довольно сносное мужское общежитие, в общей гостиной которого Гитлер мог рисовать. Все шло хорошо. Он рисовал открытки, а Ханиш торговал ими на улицах. Затем стали появляться картины побольше, написанные акварелью или маслом, — Ханиш продавал их багетчикам и торговцам живописью. Была лишь одна проблема: Гитлер работал без усердия. Как только у него появлялись какие-то деньги, он бросал рисовать и проводил время в разговорах о политике с другими обитателями общежития. Тем не менее у него был небольшой, но стабильный доход. В конце концов он повздорил с Ханишем, обвинив его в том, что, продав очередную картину, тот утаил его долю, составлявшую пятьдесят процентов прибыли. Он донес на Ханиша в полицию, и того арестовали за кражу. Гитлер продолжал дело сам. Он рисовал и продавал работы — в основном двум евреям, торговцам живописью. Теперь, став деловым человеком средней руки, он, кажется, работал более регулярно. Жил он при этом довольно скромно и даже скопил немного денег. Едва ли можно было назвать его «живописцем» или «художником», ибо он в основном рисовал с фотографий или копировал сюжеты, которые пользовались спросом. Он продолжал жить в Маннергайме, но приобрел там новый статус. Он стал постоянным жильцом, то есть вошел в группу, которая составляла в этом доме элиту, и уже свысока относился к временным постояльцам.

Было, пожалуй, несколько причин, заставлявших его по-прежнему жить в Маннергайме. Менее всего здесь играла роль дешевизна (хотя Мазер считает этот фактор существенным). За пятнадцать крон в месяц, которые он здесь платил, он мог снимать где-нибудь и отдельную комнату. Но здесь были, очевидно, психологические преимущества. Как многие одинокие люди, Гитлер боялся оставаться один. Свое внутреннее одиночество он должен был компенсировать поверхностным общением. Более того, ему нужны были благодарные слушатели. И он в избытке находил их в Маннергайме, где жили в основном маргинальные личности, одиночки, которым почему-либо не удалось устроиться в жизни получше. На их фоне Гитлер безусловно казался интеллигентной и яркой фигурой. Обитателям этого дома отводилась в его жизни такая же роль, какую в свое время играли его товарищи по детским играм, а затем Кубичек. Они позволяли ему относиться к себе свысока и самоутверждаться, испытывая на них свои суггестивные способности. Часто, когда он, сидя в общей гостиной, рисовал, он вдруг прерывался, чтобы произнести энергичный монолог политического содержания, уже тогда напоминавший те речи, которыми он впоследствии прославился. Маннергайм стал для Гитлера школой политической демагогии.