Клара сделала еще одну попытку стимулировать интересы Адольфа, дав ему денег на поездку на четыре недели в Вену. Оттуда он прислал ей несколько открыток с восторгами по поводу «величавости», «достоинства» и «великолепия» зданий. Однако грамматика и синтаксис этих посланий далеко не соответствовали стандартам грамотности, которых можно было ожидать от семнадцатилетнего юноши, окончившего четыре класса средней школы. Кроме того, мать разрешила ему брать уроки музыки (за несколько лет до этого отец предлагал, чтобы он занимался пением), и он музицировал в течение четырех месяцев — до начала 1907 г. Затем он бросил эти занятия из-за того, что ему надоело играть гаммы, но ему и так пришлось бы от них отказаться, поскольку как раз в это время мать серьезно заболела и семья была вынуждена существенно сократить расходы.
Попытки матери пробудить в нем интерес к какому-нибудь реальному делу были мягкими, совсем не авторитарными, почти психотерапевтическими. Из его реакции на эти попытки можно заключить, что и негативное отношение Гитлера к отцу было не столько протестом против идеи насчет карьеры чиновника, сколько защитой замкнутого, безвольного юноши от человека, который воплощал для него начала реальности и ответственности. Дело было, конечно, не в нежелании идти на государственную службу, и уж во всяком случае — не в эдиповом соперничестве.
Отвращение Гитлера к упорному — и не очень упорному — труду требует особых пояснений. Нам будет легче понять это, если мы вспомним, что такое поведение часто встречается у детей, привязанных к материнской юбке. Они уверены — часто бессознательно, — что мать все сделает для них и за них, как это было в младенчестве. Они не чувствуют необходимости прикладывать к чему-то усилия или поддерживать порядок в своих вещах: ведь мать всегда придет и приберет за ними. Они живут как бы в «раю», где от них ничего не ждут и не требуют, а для них делают все. Я думаю, что так было и с Гитлером. И, по-моему, это не противоречит предположению, что его привязанность к матери была холодной и безличной. По-человечески он не любил ее и не заботился о ней, но тем не менее она выполняла для него квазиматеринскую функцию.
Нарисованный мною портрет юного лентяя, неспособного к серьезной работе и нежелающего продолжать учебу в школе, может вызвать у некоторых читателей вопрос: что же здесь особенного? Ведь есть и сегодня в средней школе множество нерадивых учащихся, которые также нередко сетуют на педантизм и скуку, царящие в школе, и лелеют мечты о свободной жизни, не встречающие поддержки у их родителей. И все-таки у них нет некрофильских наклонностей. Наоборот, многие из них относятся к жизнелюбивому, свободолюбивому и открытому типу личности. Некоторые читатели могут, пожалуй, обвинить меня в том, что, описывая школьные неудачи Гитлера, я стою на позициях крайнего консерватизма.
Я бы хотел ответить на эти возражения. Во-первых, разгильдяи и двоечники в школах и правда не редкость, но их, безусловно, нельзя стричь всех под одну гребенку. Здесь есть множество разных типов и случаев, и каждый надо рассматривать особо. Во-вторых, во времена юности Гитлера учащихся гораздо реже выгоняли из школы, чем это делают теперь. Значит, для человека, попавшего в такую ситуацию, не было стандартного сценария, которому он мог бы с легкостью следовать. В-третьих, и это, наверное, самое главное, ибо это касается уже лично Гитлера, его не просто не интересовали школьные дисциплины: его не интересовало