Адония

– Боже, что за день. Внезапное, небывалое чудо. Я не только отыскал вас в этом порту, но ваше сердце оказалось второй половинкой моего собственного!

– Да, это чудо. Вот дом с колоннами в сторону моря, это не он?

– Он. Красивый дом, правда?

Они, открыв незапертую калитку, вошли.

Владелец дома, толстенький, в фартуке, что-то торопливо жующий, в самом деле чрезвычайно обрадовался гостям.

– Домини-ик! – медовым голосом протянул он, торопливо глотнув. – Решил сознаться, что в своём тайнике имеешь ещё кое-что из старых мастеров? Добрый день, леди.

– Пока ещё нет, – улыбаясь, ответствовал Доминик. – Мы позволили себе побеспокоить вас, уважаемый, поскольку дама изъявила желание взглянуть на Босха, которого я уступил вам сегодня утром.

– Нет ничего проще! Я всегда с огромным удовольствием приглашаю гостей в галерею. В самом деле, не в одиночестве же любоваться!

Проведя пришедших вдоль увешанных тускло мерцающими старым лаком полотнами стен, хозяин дома остановил их возле последнего.

– Только что повесил! – надломленным от счастья голосом произнёс он, сжимая руки. – Босх! Невероятно! Когда вы, Доминик, сообщили мне, что у вас есть ранний Босх, я не поверил. Откуда? Подумал, что, скорее всего, подделка. Но нет! Я посмотрел, и что я увидел? Иероним Босх, несомненно! Лак покрыт каннелюрцами, видите, леди, эти беспорядочные чёрточки, которые на полотно наводит его величество Время? Но не это главное. Каннелюрцы можно сделать за час, умельцы – это известно – на такое способны. Но повторить руку мастера! Совершенно исключено. Хотя бы вот та рыба на птичьих ногах, из распоротого брюха которой высыпаются золотые монеты, видите? Или вот эта кошка с клюкой, которая ведёт держащихся друг за друга слепцов! Шедевр. Как вы решились, бесценный мой Доминик, расстаться с Босхом? Как вы решились?

– О, уважаемый, – чуть наклонил голову Доминик. – У меня имелась причина…

Через полчаса, попрощавшись, они вышли из дома.

– Я до слёз тронута вашей жертвой, – тихо сказала, взглянув в лицо Доминику, Адония. – Уступить Босха!

– Это не Босх, – столь же тихо ответил ей Доминик.

– Что вы имеете в виду, когда говорите «не Босх»?

– Именно то. Я сам написал эту картину. Чтобы добыть деньги на приобретение благопристойного вида, позволившего бы мне совершить с вами знакомство.

– Как?! Вы написали раннего Босха, здесь, в Плимуте, за два дня?!

– И за две ночи.

– О, Доминик! Вы знаете… Вы хотите узнать? Я влюблена в вас!

– Я так же! Узнайте и мою тайну: я так же, с первой минуты!

Соединив руки, они долго стояли, глядя друг другу в глаза. Молчали. Разговаривали только глазами. Наконец, опомнившись, Доминик произнёс:

– Я ведь до сих пор не знаю, как вас зовут! У вас должно быть необыкновенное имя!

– Самое заурядное. Моё имя – Адония.

– Это не имя, бесценная леди. Это музыка.

Память сердца

Поздно ночью далеко от порта на окраине города в дорогой таверне на втором этаже светилось окно. В маленькой комнате, возле распахнутых ставен, белел скатертью круглый стол. В центре его расположилось пространное круглое блюдо с жареной кофейно-смуглой индейкой. К нему приткнулось маленькое, с салатом, укропом и солью. На противоположных краях находились два столовых блюдца с уложенными с боков ножом и вилкой. На третьей, ближней к окну стороне темнела пузатая двухпинтовая бутылка с вином, а напротив неё горбился нарезанный хлеб. Возле стола высились спинки старинных тяжёлых стульев. За ними, ещё более высокие, стояли два канделябра с горящими в них свечами. На одном из стульев сидел Доминик.

– Вот теперь всё! – звонко произнесла Адония, выходя из дверей соседней комнаты.

Она принесла и поставила блюдце с округлым рядком сыра с одной стороны, и отображающим его точно таким же овалом из круглых долек лимона. Села на стул, но тут же привстала:

– Да нет же, ещё одно есть, последнее…

– Подожди! – остановил её Доминик. – Позволь мне!

Он встал и быстро прошёл в соседнюю комнату. Через мгновенье вернулся и, держа обеими руками, поставил перед Адонией высокий, сверкающий золотыми вкраплениями, хрустальный фужер.

– Это – тебе, – сказал он, вставая перед Адонией на колено. – Флорентийский хрусталь. Здравый смысл говорит, что купить нужно было бы пару, но тогда это не очень-то выглядело бы как подарок.

Адония взяла его лицо в ладони и, наклонившись, едва касаясь, поцеловала в уголок глаза.

– Теперь ты наберись на секунду терпения, – сияя улыбкой, произнесла она и, встав, порхнула к стоящей возле двери корзинке.

Вернувшись к столу, она присела возле всё ещё покоившегося на колене Доминика. Что-то прятала, заведя руку за спину.

– Теперь раскрой пошире глаза, – таинственно сказал она, – и верь им!

И, поведя рукой, предъявила изумлённому другу точно такой же хрустальный бокал.

– Одно из моих самых любимых занятий, – смеясь глазами, сказала она, – посещать антикварные лавки!

– В переулке, напротив восточной гавани, да?!

Тихонечко рассмеявшись, держась за руки, они встали, медленно разделились, потянувшись каждый к своему стулу.

– Скорее давай их наполним! – всплеснула руками Адония.