Адония

Доминик взял бутылку. С писком вылезла тугая толстая пробка. Взволнованным тенорком заклокотала, выбегая из длинного горлышка, тёмно-вишнёвая влага. Разлив вино, Доминик поднял на уровень глаз подаренный ему бокал, поцеловал его стенку и медленно пригубил. Адония, тем же прочувствованным жестом новоявленного ритуала приблизила свой бокал, поцеловала его кромку и, пристально глядя Доминику в глаза, отпила глоток. Долгую, волшебную, сладостную минуту они смотрели друг на друга сквозь оживлённые светом свечей вытянутые вертикально цилиндры рубинов.

– Ты расплываешься, – вглядываясь в свой рубин, прошептала Адония, – но я вижу тебя ясней и отчётливей, нежели в свете обычного дня.

– И я вижу тебя, и узнаю! – ответно прошептал Доминик.

– Как же это ты узнаёшь? Ведь ты меня раньше не видел!

– Ты разве не помнишь, – вполголоса промолвил Доминик, опуская бокал. – Мы знали друг друга прежде. Ещё до того, как родились на этой земле.

– Да! – потрясённо прошептала Адония, и глаза её вдруг наполнились блеснувшими в свечном свете слезами. – Как я могла забыть? Я уже сидела вот так, напротив тебя, и лицо у тебя было точно такое!

– Вокруг был сад, волшебный, прекрасный!

– Над нашими головами разговаривали ветви деревьев!

– По утрам, когда вставало многоцветное солнце, мы шли, – нет, мы летели смотреть…

– На белого буйвола!

– Да, конечно! И мы приветствовали их, – и белого буйвола, и янтарного льва… А третий? Ты помнишь, кто был там третий?

– Сверкающий синий орёл! – потрясённо прошептала Адония.

– Да, орёл.

– Расскажи, расскажи, расскажи! – простонала Адония, – что это было? Когда это было?

– Мы сговорились встретиться здесь, на земных дорогах. Но раз за разом наши пути расходились. Ты помнишь, как бесконечно давно мы покинули наш волшебный сад?

– Тысячу лет!

– Тысячу лет.

– Я всё это время искала тебя!

– А я, о как я ждал этой встречи! Я знал, что вернуться мы сможем – лишь встретившись здесь.

– Но скажи, зачем ты ушёл?

– Был дальний Зов, который томил меня возможностью увидеть земной мир. Я мечтал стать художником и рисовать добрые лица людей, милейшие лики животных, прекрасные, гордо взлетающие к небу замки. Море, деревья, цветы.

– Карету, кота, молочницу, трубочиста!

– Стайку пушисто-жёлтых цыплят, грозовое облачко, пьяненького купца!

– Паруса кораблей! Тележное колесо! Одинокую чайку!

– И скрип этого колеса, и крик этой чайки!

Адония, положив руки на край столешницы, чуть наклонилась вперёд и проговорила:

– Я знаю, чего тебе хочется сейчас больше всего!

– В самом деле? – изумлённо и тихо проговорил Доминик.

– Да. И хочу тебя попросить: пусть это будет уголёк и охра. Как на первом твоём увиденном мною рисунке!

Спустя пять минут Доминик, придерживая снизу знакомую ей дощечку, постукивая и скрипя углем, покрывал картон стремительными штрихами. Адония сидела, позируя, какое-то время, потом быстро встала, сказав «я сейчас!», принесла лист, перо и чернила. И почти час сидела, покусывая губы, и время от времени торопливо покрывала лист беглыми, чёрными, влажными строчками.

Пролетел этот час.

– Я почти закончил, – одарив Адонию сияющим взглядом, сообщил Доминик.

– Я тоже – почти! Вот послушай!

Приподняв перед лицом лист, она стала читать, выделяя паузы:

– Невесомой звездой. Я лечу за тобой. Мы расстались в небесных мирах.

Переведя дыхание, она взглянула поверх кромки листа на замершего над неоконченным рисунком Доминика и продолжила:

– В лучезарной дали. Далеко от Земли. Ты мечтал о земных городах.

– Умоляю, – прошептал Доминик, – читай дальше!

– То в багряном огне. То на белом коне. То в атласе карет, то в пыли. (Она снова бросила быстрый взгляд.) – То в шелках, то босой. Я иду за тобой. По бескрайним дорогам Земли.

– Это – всё?

– Пока – всё. Вот ты завершишь мой портрет, и я допишу. Осталось немного.

– Нет! Я не смогу рисовать, пока не услышу финал!

– Хорошо. Тогда подожди. Финал уже поёт в моей груди. Осталось только слова подобрать…

Спустя ещё пять минут, остановив стремительный бег пера, она отложила его, выпрямилась, глубоко вздохнула и, читая с листа, завершила:

– Мимо синих морей. Золотых королей. Мимо вечных рабов и господ. Я иду сквозь века. Я бессмертна, пока в моём сердце надежда живёт.

– Как ты назовёшь это стихотворение, звёздочка? – не стыдясь выступившей слезы, спросил Доминик.

– «Эсперанса».

– «Надежда»?

– Ах, ты знаешь испанский?

– Я знаю единственное слово в нём. «Эсперанса».

Где-то далеко, в пригороде, скрипуче провозгласил утро петух. Синева в окне посветлела. Приближался рассвет и вёл за собой новый, наполненный неведомым, неумолимый день.

Глава 11 Эсперанса