Адорно в Неаполе

Неудача модели констелляции, перенесенной на историческую утопию, привела к тому, что констелляций не стало, остались только диалектические образы, задыхающиеся под огромным диалектическим образом жизни, служащим лишь для маскировки всеобщей взаимозаменяемости. Адорно склонен видеть в Холокосте экстремальную актуализацию этого диалектического образа. Узурпацию его модели фашизмом Адорно считал поражением – а катастрофа Холокоста означает невысказанный, осторожный триумф этой модели.

Адорновская модель приобрела авторитет сбывшегося пророчества и стала одним из главных философских нарративов послевоенной Германии.

Вышедший из кратера

Вот кто-то появляется «из бушующего, вздыбившегося, застывающего кратера на болезненно слабый, белесый свет». Произошла ужасная катастрофа, она разорвала поверхность земли, живущий в глубинах кратера монстр устроил чудовищный взрыв. Но все это позади. Тот, кто выходит из кратера, может сколько угодно ходить по кругу вокруг катастрофы, чтобы не допустить ее забвения.

Когда Адорно в 1949 году вернулся в Германию – не осуществил ли он тот маршрут, который представлял себе более двадцати лет назад в первых строках статьи о Шуберте? После Клавеля еще один диктатор без одного яичка извратил идеи революции и взорвал все достижения Просвещения. А Адорно снова ходит кругами вокруг бездны. То, что раньше было взбесившейся субъектностью – например, Бетховена, – стало исторической катастрофой. Раньше кружение служило для рассказа о том, как дело дошло до взрыва субъектности. Все сходится. Ведь теперь Адорно может пользоваться своим нарративом для того, чтобы сделать кружение вокруг события Холокоста вечным, чтобы не допустить любых попыток засыпать пропасть. Встреча со своим собственным демоном становится встречей с диалектическим образом Холокоста. Послевоенный субъект должен прийти от него в ужас и затем воспитывать в себе многообещающую пассивность. Это кружение продолжается на всех этапах переосмысления прошлого в пятидесятые и шестидесятые годы, кроме того, в бездну можно добавлять все случившиеся или грозящие гуманитарные катастрофы – например, атомную угрозу или войну во Вьетнаме.

Воскрешение адорновской модели придает ее философскому значению не только авторитет – оно стало основой для невероятной творческой продуктивности Адорно после возвращения. Кракауэр в пятидесятые годы не уставал удивляться работоспособности Адорно[556]. «Только теперь мы понимаем, что в Америке вы были наполовину немы и что Европа чрезвычайно повысила вашу продуктивность, дав вам совсем другие возможности»[557], – пишет Томас Манн по поводу многочисленных книг и эссе, которые ему присылал Адорно; кроме того, работы Адорно встречались ему «то тут, то там в разных журналах».

Адское чрево Везувия

Личное владение

Это наблюдение верно лишь отчасти. Во-первых, многие публикации Адорно основаны на материале, написанном в эмиграции и еще раньше. В 1949 году вышла «Философия новой музыки», дополненная частью о Стравинском, которая была написана еще в Америке. В 1951 году выходит «Minima Moralia» и он стал знаменит, «как разноцветная собака» [558] – так Адорно написал Кракауэру уже в июле 1951 года. В 1953 году вышло «Эссе о Вагнере», дополненное главами, не публиковавшимися в «Журнале социальных исследований» из-за экономии места. Сборники, сыгравшие такую важную роль в росте популярности Адорно, тоже во многом состояли из более ранних сочинений.

Во-вторых, продуктивность Адорно подпитывается тем обстоятельством, что высвободившуюся констелляцию можно применять практически ко всему в качестве структурирующего механизма. Полемика, литературное эссе или монументальный философский труд – именно констелляция задает матрицу при написании всех важных текстов Адорно в пятидесятых и шестидесятых годах. Мы рассмотрим возможности этой матрицы на примере нескольких эссе, «Негативной диалектики» и «Эстетической теории».

Эссе