Адорно в Неаполе

В 1966 году Адорно в третий раз отправился в Неаполь и воспользовался моментом, чтобы отправить оттуда открытку Зон-Ретелю. Он напомнил ему о Капри и Позитано. А также анонсировал ему свою большую книгу, «Негативную диалектику». Зон-Ретель ответил с неуклюжим энтузиазмом: ему не нравится диагноз Адорно, поставленный в первых же строках книги – что попытка изменить мир будто бы не удалась. «Это похоже на подведение итогов завершившегося прошлого. Вы в этом так уверены?» [599] Разве процессы, происходящие сейчас в Китае, не свидетельствуют о том, что перемены в мире еще впереди? А еще он напоминает Адорно о беседе в Неаполе, и это тоже свидетельствует о том, какую важную роль в этом разговоре играла возможность революции.

«Беседа с Беньямином, о которой вы упоминаете – Боже мой, как же мало внимания на нее обратил мировой дух, или как его еще назвать»[600], – откровенно отвечает Адорно. После Второй мировой войны, после фашизма, в разгар холодной войны Неаполь двадцатых годов кажется нереально далеким. Но Адорно заблуждается. Ведь еще задолго до появления фашизма он встроил в свою теорию теллурическую, «гомеровскую» сторону залива. Диалектический образ произошел от твердого известняка, от опасной воды, заполняющей поры, от морских чудовищ в неаполитанском аквариуме. Когда фашизм в полной мере проявил свой демонизм, модель Адорно с ее жуткими чудищами из Позитано зловещим образом соответствовала ему[601].

Из всех участников той встречи Адорно при жизни имел больше всего успеха – и от его успеха в той или иной мере выиграли и все остальные. Беньямин не пережил фашизм, но в семидесятые годы, после подготовительной работы Адорно (потом подвергшейся критике), произошел резкий рост интереса к его работам, которые оказались «совместимыми» практически с любым теоретическим исследованием. В Америке Кракауэр создал себе репутацию работами о кино, в Германии он бывал лишь наездами. Дружба между Адорно и Кракауэром сохранилась до самой смерти последнего, несмотря на регулярно разгоравшиеся споры. Адорно старался популяризировать Кракауэра в Германии и уговорил владельца издательства «Зуркамп» [Suhrkamp] Унзельда издать сборник «Орнамент массы». И есть все признаки того, что вскоре нас ждет открытие «неизвестного Кракауэра» в качестве одного из самых метких фельетонистов двадцатых и тридцатых годов. Возобновившаяся в пятидесятые годы переписка Адорно и Зон-Ретеля развивалась со скрипом, потому что Адорно не желал поддерживать революционные порывы Зон-Ретеля. На похоронах Адорно завязалась беседа между Зон-Ретелем и издателем Унзельдом, в результате которой Зон-Ретелю довелось стать свидетелем издания своих трудов, созданных в течение десятилетий, и порадоваться их влиянию в семидесятые годы. Которое, впрочем, к сегодняшнему дню почти сошло на нет.

Кажется, теории Адорно тоже не суждена долгая жизнь. Адорно наиболее последовательно выстраивал систему из антисистемной идеи констелляции. В результате она стала одной из наиболее влиятельных теорий молодой Федеративной Республики Германии, мемориалом памяти о Холокосте и утопическим оружием на фоне постулируемой всеобщей негативности. Но ценой этого стала утрата открытости, благодаря которой констелляция получила признание, утрата восприимчивости к новому.

Один из самых красивых и необычных текстов Адорно – маленькая фантазия о рыбаке Спадаро, который стал культовой фигурой у туристов, приезжающих на Капри. Впрочем, рыбак всегда был таким. «Раньше он просто жил там, этот простой человек, по вечерам он на своей лодочке с фонарем помогал, как звезда, освещать море и рыб, потому что без него было бы слишком темно». Но теперь, когда написаны «сто семьдесят пять» его портретов, «он освещает сам себя. Он как будто сделал ненужными и море, и звезды».

С Адорно произошло то же самое. Перипетии истории отвели ему роль лидера философского направления, получившего название критической теории, и этот яркий свет сделал его тексты незаметными, «как будто ненужными». Но высокий сезон рано или поздно заканчивается. «В прекрасные зимние месяцы туристическое агентство “Кук” отдыхает». Символический свет Спадаро ослабевает, и снова становится видимым свет настоящих рыбаков.

Цель этой книги – сделать то же самое для Адорно: воспользоваться наблюдающимся ныне низким сезоном и сделать видимыми его тексты в их структурной вещественности. Мы стремились показать, как ландшафт может превратиться в мощный философский проект. А еще мы хотели вернуть гипнотическому кружению в текстах Адорно, драматическому нисхождению в подземный мир, созданию пустот с помощью взрывов и вслушиванию в шум то место, из которого они все произошли.