– А можешь ты ещё раз пальнуть на них искрами? Целься в главного. Без руководства любая армия разбежится.
Девушку и просить не нужно: насупилась так, что брови свела, а на лбу морщины легли, забормотала слова непонятные – и сорвался с её рук огненный шар. Огромный, бурлящий газовыми всполохами, точно солнце с протуберанцами. Полетел он, шипя и рассекая воздух – и непременно снёс бы рогатого с ног, если бы не прикрылся тот щитом. Только, похоже, и щит оказался непростым: отскочил от него шар и устремился обратно. Растерялась Оксана: не привыкла она подарки взад принимать. Но тут на помощь пришёл Савелий со святым словом: встал во весь рост, упёрся в землю, как кронштадтский матрос, выставил впереди себя крест – и сотворил молитву для помощи против супостатов. Шар, будто ударившись в невидимую преграду, отскочил и снова помчался к чёртову воинству. Только в этот раз угодить должен был уже не в главаря, а куда-то на фланг. Впрочем, рогатый тоже не сплоховал: рванулся, что было прыти, туда, и снова отразил подачу щитом. С визгом и уханьем встретило этот манёвр войско. И ловкости их командиру было не занимать: направил шар точнёхонько на противника.
Усмехнулся Савелий, сощурился, потом, принимая шар, гаркнул во весь голос:
– Получай Уимблдон!
Засвистели черти, думая, что их обзывают новомодным ругательством, но расступились, потому что огонь нёсся к ним с неистовой силою. Трудно пришлось рогатому – пробежать половину зала, отразить да и ещё постараться не смазать…
Через несколько минут взаимных перепасовок он всё-таки ошибся. Очередной удар Савелия, подкреплённый смачным словцом, вышиб его из седла. В том смысле, что успеть на фланг командир успел, а вот отбить толком не получилось. Шар, отскочив от щита, ударился в землю и от неё – в толпу раззадорившихся чертей. Взрыв, раздавшийся вслед за этим, сбил с ног два десятка воинов: кое-кто лишился доспехов, другие – головы.
Впрочем, на потери никто не обратил внимания, потому что вслед за тем от нападавших отделился кузнец и крикнул:
– Выбирайте своего богатыря кандидатом в колбасный цех!
Пошептались черти. Рогатый уже не в силах был биться: дыхание сорвалось, испариной покрылся. Поэтому вытолкали вперёд ещё одного силача. Одни только шрамы у того на лице чего стоили! Ещё имел он рожки, согнутые крючком, и лоб его выпячивался вперёд горделиво и упрямо. Впрочем, и оружие у него было грозное – трезубец и сеть. Чистый гладиатор местной закваски. Стали черти освистывать Николу, который вышел на бой с простой дубиной. Кузнец, конечно, заробел в глубине души, но потом детишек своих вспомнил, жену обиженную да мать униженную. Рыкнул, ударив себя в грудь и разорвав в клочья рубаху. Мышцы заиграли в свете факелов, как у африканской гориллы – приутихли черти разом, да и представитель их остановился в нерешительности.
Не дал ему Никола возможности спасовать. Бросился вперёд, швырнув, как спичку, дубину, а пока чёрт прикрывался от неё, подскочил и так отдубасил кулачным боем, что, едва живого потом замотал его же собственной сетью, и, размахнувшись, швырнул сотоварищам. И тут подоспели Савелий с Оксаной.
Сеча была жаркой. Уже не думал Никола, чтобы ударить вполсилы и сберечь врагу жизнь. Не осталось такой возможности. Крошил, будто капусту шинковал. В обе руки взял палицы длинные и крутил ими невообразимые кренделя, будто косою перед Кикиморой. Сами напросились. Подходили бы по одному, каждому досталось бы полкулёчка. А тут вот вам, да ещё с довеском. Довесок обеспечивали Савелий с Оксаной. Огненные шары перемежались с водяными брызгами и взмахами серебряного креста, который, оказалось, мог не только своим жизнь спасти, но и у чужих забрать. Вонь, гарь, визг и стоны умирающих оставили они после себя, когда, одолев последнего врага, задержались возле закрытой двери на противоположной стене зала.
– Вот почему они не сбежали, – понимающе кивнул Савелий. – У них за спиной ворота захлопнули. Ну, изверги! Похоже, Никола, сейчас мы положили штрафную роту. Случись что, их свои же из пулеметов добили бы… – И горько усмехнулся. – Вот тебе, брат, и дежавю.
Вдруг Оксана подняла руки ладонями кверху, будто антенны, повернулась вокруг себя и сказала уверенно:
– Больше они нас трогать не станут. Нужны мы им.
22
А что же Алёшенька с Настенькой? Каково-то им, бедняжкам, в тёмном аду, где дымы костров перемешались с запахом паленого мяса, а шипение масла – с криками несчастных грешников?
Чёрт, торжествуя, тащил их по коридорам – ревущих и просящихся к маме. Он даже специально встряхивал детишек, когда плач утихал. Пусть им будет плохо – проклятый кузнец быстрее пойдёт на сговор.
Они двигались по первому ярусу, где можно было увидеть и кочегарку, и столовую, и некоторые подсобные мастерские. Впрочем, расспрашивать Сигизмунда дети не решались – были слишком напуганы, а вот сам он с удовольствием пояснял всё в красках и лицах.