Аэроплан для победителя

В этой версии были неувязки. Воровство шляпной булавки не лезло пока ни в какие ворота. Разве что прелестная Лореляй врет – но для чего бы ей врать? Или же интрига чересчур хитро закручена для понимания обыкновенного человека: злодеи, зная, что кто-то может допросить воровку, нарочно назвали редкое имя «Генриэтта», чтобы к нему тут же пристегнулась фамилия «Полидоро». Опять же – отчего понадобилось тащить тело через забор, если Енисеев-Дитрихс прекрасно мог внести его в калитку на руках? Неужели он до такой степени боялся, что кто-то среди ночи, заспанный и полуслепой, потащится чуть ли не на ощупь в нужную каморку, а он не сумеет вовремя стать, держа злополучное тело, за угол?

Конечно, можно было махнуть на все рукой – Селецкая спасена, а когда Линдер, мобилизовав всех агентов, изловит Дитрихса, объяснятся все неувязки. Главное – не выпускать из виду Тамарочку-Танюшу.

Но дело было уже не в безвинно пострадавшей Селецкой. Появилось иное – счеты между двумя Аяксами. Лабрюйер и не подозревал, насколько глубоко засела в нем эта заноза – обида и злость на Енисеева. Он должен был еще что-то предпринять, чтобы состоялась истинная месть. Алоиз Дитрихс думал, будто может играть судьбой и репутацией бывшего полицейского как ему вздумается, делать из бывшего полицейского посмешище на том основании, что тот временно потерял себя и не желал искать, ныряя от всех проклятых вопросов то в пивную кружку, то в водочную рюмку. Ну так пусть же получит то, что заслужил!

– Послушайте, Стрельский, – сказал Лабрюйер. – Не могли бы вы сходить в аптеку и взять какую-нибудь мазь для моей ноги?

– С охотой. Выдайте, сколько надлежит.

Эту страсть старого артиста соблюдать точность в мелочных расчетах Лабрюйер уже давно подметил.

Деньги у него были – благодаря загадочной «Рижанке». Теперь он немало мог себе позволить – и дал Стрельскому два рубля, наказав купить самую большую банку мази.

При этом присутствовала фрау Бауэр. Она как женщина милосердная проявила интерес к поврежденной ноге и сказала:

– Господину Лабрюйеру не надо тратить деньги в аптеке, когда есть средство дешевле и полезнее.

– Что же это за средство?

– Мазь, которую конюхи готовят для лошадей. Не смейтесь, пожалуйста, мы все, когда нужно это средство, едем на ипподром и покупаем у конюхов. Она, правда, ужасно пахнет. Но старые конюхи умеют делать такую мазь, что хромая лошадь выздоравливает за сутки или немного больше. Что полезно лошади, не может быть вредно человеку!

– И что же, там все конюхи этим занимаются? – спросил удивленный Лабрюйер. Он полагал, что знает все причуды рижской жизни; оказалось, была еще и лошадиная мазь…

– Конюха зовут Карл, Карл Авотинг. Я у него брала. По-немецки говорит, но плохо. Если сказать, что мазь для лошадиных ног – он поймет. Только ее нужно долго и старательно втирать. Он этого не объяснит, но я знаю. Когда втирают – больное место разогревается и боль уходит.

– Прекрасно, – сказал Лабрюйер. – Фрау Магда, мы сделаем так. Сегодня господин Стрельский принесет мне совсем немного человеческой мази, а завтра я поеду за конской. Очень вовремя фрау про нее сказала, я теперь ваш должник. Фрау Магде угодно настоящий штрудель из кондитерской Отто Шварца?

– Настоящий штрудель нужно есть у Отто Шварца, пока он теплый. Разогревать еду вредно.

– А берлинеры с клубничным вареньем? Настоящие берлинеры? А баварские булочки?

– Господин Лабрюйер, наверно, не знает, что их запекают в большой чугунной сковородке с крышкой, в горячем молоке, и тоже подают теплыми.

– Было бы рождественское время – я привез бы вам баумкухен.

– В Риге не умеют делать правильный баумкухен. Его пекут в жестяной форме, а надо – на вертеле, над огнем. Я и сама, наверно, не сумею, а покойная бабушка могла…

– А, я придумал! Бутылочку самого лучшего алаша! У меня есть знакомый аптекарь, который сам потихоньку делает ликеры, я у него возьму. Фрау будет пить кофе с алашем и вспоминать меня.

С такими женщинами, как пожилая и жизнерадостная фрау Магда, Лабрюйер чувствовал себя легко, даже шутил, зная, что шутки будут приняты благосклонно.

– Господин Лабрюйер, наверно, слыхал ночью гром, как будто палили из винтовки, – немного смутившись, сказала фрау Бауэр. – Что это такое было?

– Воры лезли к кому-то, – без зазрения совести соврал Лабрюйер. – С утра приезжал Шульц и рассказал. Вон в тот дом вроде бы они хотели забраться.

И махнул рукой в сторону загадочной дачи.

– Так вот в чем дело, – сказала фрау. – Соседка сдала комнаты даме с детьми и одинокой даме. Сегодня она приходила ко мне в расстройстве – одинокая дама собрала вещи и уехала, не предупредив. До такой степени перепугалась, представляете – ночью стрельба, злодеи лезут в дом. Но соседка об этом ничего не говорила.

– И не заплатила за комнату? – увиливая от объяснений, спросил Лабрюйер.

– Нет, за комнату она как раз заплатила до августа. Она говорила, правда, что может уступить на время комнату своему брату, но отчего бы не предупредить?