Аэропорт. КДП

– Вопрос ясен, – сказал майор, – значит так, мне поставлена задача прорвать оборону противника. Одного моего батальона для этого не хватит, я просил придать мне самую боеспособную часть, что есть в наличие из тяжёлой пехоты, мне была придана ваша часть. Командование считает, что ваша сотня самая опытная и проверенная. Вот ответ на ваш вопрос, вам всё понятно?

– Так точно, мы догадывались, что мы лучшие, просто хотели это услышать, – заявил Червоненко с заметным сарказмом.

Майор сарказм его игнорировал и продолжил:

– Хорошо, что вы спросили, вовремя. Я хочу, что бы вы поняли, насколько трудная и важная задача стоит пред нами. Да, всё верно, ряды траншей, сплошные минные поля, утёсы и доты с дзотами. И всё это предстоит проломить нам. Да, всё проламывать нам. И нас буду контратаковать во фланги, и артиллерия нас будет утюжить без перерыва, но без нас успеха операции не будет. Мы не возьмём КДП – не возьмём Аэропорт, не возьмём Аэропорт – через три месяца китайцы выйдут к вашим болотам. Вот и всё, что я хотел вам сказать.

– А из хорошего есть, что вам сказать? – Невесело спросил кто-то из казаков.

– Есть, – сказал майор,– во-первых, для пролома первой линии нам предадут танк, а во-вторых, синоптики сговорят, что к нам идёт буран.

По рядам казаков прошёл говор. Казаки явно были рады услышанному. Танк – это серьёзная помощь. Да и буран им был на руку, буран – это всегда минус для артиллерии, связь во время пыльно-песчаного шторма тоже почти не работает. Взаимодействие соединений противника понижается.

– Товарищ майор, а когда начнётся шторм? – Спросил старший прапорщик Аленичев.

– Да уже начинается, – отвечал тот, указывая на ветер, что норовил всё время опрокинуть планшет. – Так что времени мало, господа казаки. Готовьтесь, раскачиваться не будем, как только пыль полетит, так и начнём.

Саблин забивал подсумок патронами, ранец гранатами. Мины выкладывал, не пригодятся мины в атаке. Тем белее тяжёлые мины направленного действия. Тут у БТРов собрались два взвода: и первый, и четвёртый. Теперь это была одна штурмовая группа, и командиром в неё был назначен подсотенный Колышев, чему казаки не очень-то рады были. Не любили его в сотне. Изводил он всех придирками да уставом с дисциплиной. А в боях до сих пор себя никак не проявлял. Одно слово – замком сотни. Первый, кажется, раз Аким видел его с оружием в руках. Ходил среди казаков, смотрел на то, как они готовятся, ну, хоть хватало ему ума советы им не давать.

– Володь, – говорит Саблин Карачевскому, – ты брось в «сосудик» пару «брикетов», пятикилограммовых кусков тротила в алюминиевой оболочке. Может, пригодятся доты рвать.

– Перед нами, вроде, сапёры пойдут, – отвечает Карачевский. – Они доты рвать будут. Володьке тащить «сундук», там и так гранат на десять килограмм.

– Возьми, мало ли, – не отстаёт Аким.

В первом взводе в строю отвалюсь три штурмовика: Кульчий, Семёнов и Тарасов. Все люди опытные, пожившие, повоевавшие.

Аким рад, что такие казаки с ним пойдут. Они собрались рядом с Саблиным, разговаривают. Разговоры у них такие, что слов много не нужно:

– Возьму, наверное, полсотни жаканов. – Размышляет Кульчий.

– Возьми, Андрей, – говорит ему Тарасов, – а я «троек» возьму штуки три.

«Тройка» – тяжёлая граната в три килограмма. Мощная и опасная. Кидать такую надо, имея укрытие, а то и самого задеть может. Но для дотов это как раз то, что нужно. Главное – попасть ею внутрь.

Они укладывают ранцы, спокойны и сдержаны, словно не в бой собираются, а на рыбалку в болото. Всё знают, всё правильно делают, ничего им говорить не нужно. Это их спокойствие, спокойствие людей, что уже поседели в боях, во всех остальных вселяют уверенность. Даже Саблину с ними веселее, хотя и его считают ветераном, хоть у него ещё ни одного седого волоса. Колышев тут же сидит на лавке со всеми. Когда такое было, что бы подсотенный с рядовыми сидел. Сейчас сидит, ни к кому не лезет, молча смотрит, как остатки двух взводов готовятся к бою.

Тут уже и Юрка. Вот он как всегда не замолкает.

– А что обедать-то будет? Или натощак пойдём?

– Будем, будем, – почему-то уверен Каштенков, – а то начнётся буран да война – когда поедим ещё.

– Хорошо бы, – говорит радист Селиванов из первого взвода.

Саблин смотрит на этих людей и удивляется, всегда удивлялся, особенно перед боем, вот сидят, разговаривают об обеде, а кто-то из них не вернётся живым из боя, кого-то изувечит так, что он месяцами буде плавать в биованне, а потом заново будет учиться ходить, говорить, даже есть. И никто из них не трясётся, не болтает без конца, не затыкаясь ни на минуту, не смеётся истерически, не бегает в сортир, не лезет к другим с задушевными разговорами и воспоминаниями. А бой-то будет тяжёлый, может, самый тяжёлый в их жизни.

Прибежал молодой поварёнок и крикнул:

– Вторая рота, обедать.

Казаки головы подняли, смотрят на него, и ни один даже слова ему не сказал. Усмехаются только.

– Казаки, вторая рота тут? – Кричит поварёнок, вытягивает тонкую шею, ищет вторую роту.

– Балда, – отвечает ему Юрка, – второй роты тут нет.

– А где же они? – Удивляется парень.