Афанасий Фет

Другая ситуация, в которой Фет выказал способность решать общественные проблемы, — неурожаи 1866–1867 годов в Мценском уезде и последовавший за ними голод. Решив оказать помощь, Фет приступил к делу очень энергично: писал в газеты, устроил в артистическом клубе литературный вечер в пользу голодающих, в котором участвовали знаменитые актёры Пров Садовский, Екатерина Васильева, князь Кугушев читал фрагмент из «Войны и мира», а сам Фет прочёл первую главу своего перевода «Германа и Доротеи», по содержанию очень подходящую к поводу мероприятия. Он сумел собрать существенную сумму — около трёх тысяч рублей, однако распорядился этими деньгами по-своему: они давались крестьянам в долг с обязательством вернуть их тогда, когда положение улучшится. Причём если долг отдавался в течение двух лет, процент с него не взимался, после двух лет заёмщик обязывался платить пять процентов. По твёрдому убеждению Фета, помогать имело смысл только труженику, оказавшемуся в беде, но готовому трудиться. Даже в письме с призывом помочь голодающим, опубликованном в «Московских ведомостях», Фет специально оговаривает, что крестьяне его уезда трудились хорошо, а голод и неурожай явились следствием не их лености, а аномальных погодных условий. Давать деньги просто так, безвозмездно, означало приучать человека к мысли, что для того чтобы иметь средства к существованию, необязательно работать, и тем самым поощрять тунеядство. Фет утверждал, что практически все займы были возвращены и из образовавшейся суммы был составлен специальный фонд на случай подобного бедствия в будущем.

Этот принцип Фет переносил на любые другие сферы общественной жизни. Для него литературный труд и бедствие литератора совершенно ничем не отличались от крестьянских. Руководствуясь этим принципом, он совершил ещё один своеобразный поступок — демонстративно вышел из Литературного фонда. Причиной стали действия руководства этой благотворительной организации, созданной совсем недавно, в 1859 году благодаря А. В. Дружинину. В нарушение устава общества и самой идеи, которой руководствовался его вдохновитель, фонд стал выдавать небольшие пособия и делал это неоднократно в отношении одних и тех же людей. Для Фета это было неприемлемо — он считал, что такая политика превращает бездарного писателя в паразита, живущего не своим трудом, а подачками. Если литератора не кормит его труд, он не имеет морального права просить общество о своём содержании и ему нужно просто найти себе другой источник дохода (как сделал сам Фет, убедившись, что литература прокормить его не может). Кормить армию бездарных писак, «фельетонистов» преимущественно из недоучившихся семинаристов Фет не хотел и отказался платить членские взносы. «Бедных литераторов у нас нет, — писал он Тургеневу, — бедный литератор — это литературное насекомое, которое не имеет права на существование». Так этика честного труда, добросовестного выполнения обязательств, уважения к закону, отказа от паразитизма по отношению к государству и частным лицам становится не только принципом поведения должностного лица, но и этикой литературного труженика. И эта этика, по мнению Фета, должна лежать в основе современного государства и общества.

Стихов во второй половине шестидесятых годов Фет писал мало — у публики по-прежнему не было запроса на них, несмотря на победу реакции и застой в общественной жизни, несколько напоминавший «мрачное семилетие». В это время в фетовскую поэзию возвращаются публицистические ноты — чтобы остаться навсегда. Его обличительное стихотворение «Псевдопоэту», несомненно, обращено к Некрасову и его окружению:

Молчи, поникни головою,
Как бы представ на страшный суд,
Когда случайно пред тобою
Любимца муз упомянут.

На рынок! Там кричит желудок,

Там для стоокого слепца
Ценней грошовый твой рассудок
Безумной прихоти певца.

Там сбыт малёванному хламу,

На этой затхлой площади,
Но к музам, к чистому их храму,
Продажный раб, не подходи…

Полемика с враждебным направлением в поэзии продолжается в стихотворении «Ты видишь, за спиной косцов…», демонстрирующем достигнутое Фетом понимание единства красоты и пользы: