Габриель вздёрнул плечами от испуга и резко обернулся. Увидев расслабленное утреннее лицо своего содеятеля, Озборн озирающе огляделся по сторонам и поспешил спрятать фотографию в карман своих чёрных брюк.
— Почему ты прячешь от меня эту фотографию? — Чендлер присел на спинку дорогого дивана, где сидел Габриель, и посмотрел на грустное лицо англичанина.
— Лучше спроси у себя, зачем мне её тебе показывать?
— Потому что я знаю, какого это сидеть и ходить с каменным лицом, когда внутри ты медленно и мучительно умираешь.
Озборн не нашёл, что ответить, поэтому он развернулся, впитывая в себя всю эту правду, но намереваясь закончить этот бессмысленный разговор. Но Чендлер так не считал, он развернулся к окну и оглядел спокойную улицу Нью-Йорка.
— Ты потерял отца, а виноват в этом совершенно не человек, а то, что лежит глубже него. Ты думаешь, ты один такой?
— Думаю, что да.
— Возможно, — тихо рассмеялся Кристиан и вновь повернулся к Габриелю, — но у нас у всех есть секреты, что таятся в ящике за семью печатями. А знаешь, что ещё лежит на дне такого ящика? Надежда.
— Ты всегда так странно говоришь?
Чендлер развёл руками и весело улыбнулся.
«Почему этот человек мне совершенно не напоминает мошенника? Почему он говорит так, словно бы всегда есть выход в безвыходной ситуации? Почему он сам не прислушивается к своим словам? Почему он здесь с нами? Словно он действительно падший? Что же действительно его связывает с нами? Или он просто очень хороший актёр, как всем нам говорит?» — Озборн оглядел светлое и мягкое лицо своего собеседника.
— О каком ящике может идти речь? — прервал череду своих мыслей Габриель, — ты знал, что все ошибочно считают, что надежда лежала на дне ящика Пандоры, но письмена были переведены неправильно? В оригинале был древнегреческий кувшин.
— Кувшин? — Чендлер изобразил удивление, — это же лучше. В кувшин можно налить вино и просто его выпить. Или лучше чай, мы же англичане, — Кристиан встал с дивана и поспешил к двери на выход.
— Ты знаешь, что ещё было переведено неправильно? — Озборн своим спокойным голосом остановил высокую фигуру Чендлера.- «обманчивое ожидание», возможно, было неправильно переведено как «надежда».
Чендлер глубоко выдохнул и поспешил скрыть своё волнение.
— Ты знаешь, где все остальные? — поинтересовался Кристиан, даже не поворачиваясь от входной двери к Габриелю, словно бы он застывшая статуя.
— Эдмунд уже ушёл, когда я встал. А эти двое, Барлоу и Гудвин, ушли, как только я проснулся. Они очень подозрительны, ты так не считаешь?
— Возможно, мы ведь не знаем, что их связывает.
***
— Ты уверен, что это — то место? — Английский бульдог быстрыми движениями выкапывал землю, пока Джейкоб смотрел на сложенный лист бумаги.
— По карте получается, что да, — Барлоу оглядел место и вновь вернулся к сложенному листу бумаги.
— Зачем тебе вообще этот кусок бумаги нужен, так что ли место не помнишь? — Арнольд бросил лопату и посмотрел на товарища.
— Я закапывал быстро и я не уверен, что был трезв, — Барлоу перевёл свои голубые глаза на низкого Гудвина, что был по щиколотку в мягкой земле, — что стоишь, продолжай копать!
Гудвин, замахнувшись рукой, сплюнул вязкую слюну, и всё же продолжил своё грязное дело.
— А не подозрительно ли то, что мы тут средь бела дня копаем землю? — Арнольд в который раз отвлёкся.
— Подозрительно: средь бела дня разгуливать по центру Нью-Йорка с лопатой, вот что подозрительно. А тут никто не ходит. Так что не отвлекайся.
Гудвин уже хотел было выругаться на своего товарища, но и свою долю от этих денег, что спрятал Барлоу, получить хотелось. Поэтому пришлось молчать, затаив все гнусные слова, и продолжать работать.
Месяц назад
Низкий молодой человек стоял у фонарного столба в Центральном парке и курил дешёвую сигарету. Как только он, в который раз, выпустил густой табачный дым, он пригладил свои длинные чёрные волосы, что были собраны в хвост, и обратился к мужчине, что сидел на скамье вдоль тропинки.
— Всё в силе, Барлоу? — тихо бросил Гудвин и искоса посмотрел на высокого парня, что читал утреннюю газету, аккуратно закинув ногу на ногу.
— Я своё слово держу, Нольди, — довольно протянул Джейкоб, складывая газету пополам.
— Какова моя доля?
— Как и договаривались, тридцать процентов.
— Хоть скажи, сколько ты «заработал», — всё также тихо продолжал разговаривать Гудвин, туша сигарету.
Барлоу довольно улыбнулся и раскрыл ладонь с пятью пальцами, что были покрыты чёрной перчаткой.
— Что? Пятьдесят тысяч баксов, только за то, что ты продавал фальшивые акции? — Гудвин подавился собственной слюной и, вытерев рот, удовлетворённо, но всё ещё удивлённо, уставился на товарища, — ты гений, друг мой.
— Может быть немного, но я просто правильно воспользовался нынешней ситуацией. Ах, как она нам помогла, — после этого Барлоу выбросил нью-йоркскую газету в ближайшую урну и, они с Арнольдом разошлись в разные стороны.