Афера. Роман о мобильных махинациях

Он ругнулся. И тут же, очутившись в коридоре, увидел ее. Лена шла очень медленно, Картье показалось, что ее слегка покачивает. Кроме этих двоих, никого в коридоре не было. Лена не оборачивалась, и он замедлил шаг, стал красться за ней, словно кот за птицей. В конце коридора было окно: большое, почти во всю стену, с широким подоконником. Все так же, ни разу не оглянувшись, Лена подошла вплотную с подоконнику и буквально вцепилась руками в его край. Картье показалось… Нет, он не мог быть уверен до конца. Сделал еще несколько шагов и замер. Ошибки быть не могло: Лена рыдала. Беззвучно и оттого по-особенному страшно. Совершенно невозможно было представить, что могло так расстроить ее. Картье с некоторой дрожью подумал, что видеть ее плач то же, что, любуясь розой или другим каким-нибудь цветком, вдруг заметить неловкую черную точку на одном из пышных лепестков. Этот первый признак увядания, свидетельство несовершенства и слабости того, что должно быть гармоничным и вечно живым, как сама красота, оказал на Виктора ошеломляющее воздействие. Он, уже не таясь, подошел к Лене, взял ее за плечи и резко, почти грубо развернул ее к себе. Их глаза встретились. Во взгляде Картье, задыхающегося от остроты и опасности ситуации, от этого хода «ва-банк», от мгновенной, прострельно-купидоновой любви было все сразу: врожденный магнетизм, страсть, порок высокого уровня, когда уже не в силах сдержаться, падаешь на колени и просто орешь потому, что тебе хочется растворить эту женщину в себе, как в кислоте, стать ее частью и самому сделаться островком моря ее сущности. Он смотрел на нее, такую заплаканную, и сквозь ее слезы, словно через каскад сильнейших увеличительных стекол, видел всю ее душу, читая ее. Так микроскоп дает возможность наблюдателю читать в капле дождевой воды. Она не отстранилась, не попыталась вырваться, она, словно не видела его, не ощущала его рук. Лена была в глубоком шоке, и Картье не на шутку перепугался, подумав: «А здорова ли она?»

– Что?! Что с вами… с тобой такое?!

– Хныыы, – в голос заревела Лена и уткнулась Виктору в плечо. Ни дать ни взять – нашла жилетку поплакаться. Он уже чувствовал себя очень неловко, опасаясь, что в коридоре их могут заметить сослуживцы, и тогда не оберешься сплетен и ненужных пересудов. Наконец и сам Штукин был бы далеко не в восторге от трогательных поз подобного рода. Картье, приложив некоторое усилие, буквально оторвал ее руки от подоконника и все так же, обнимая за плечи, повлек в сторону своего кабинета. Каким-то чудом им удалось пройти почти половину длинного коридора незамеченными, хотя до конца рабочего дня оставалось еще несколько часов и обычно в коридоре сновали разнокалиберные сослуживцы. А здесь всех словно парализовало. Назвать такое случайным совпадением нелепо. Их и вообще-то не бывает, случайных совпадений. Слишком рациональной создана матрица, в которой все мы пребываем, добавляя к ее цифровому обличью слова, сказанные в микрофон сотового телефона, оцифрованные, зашифрованные неведомой чудесной наукой и полученные невидимым собеседником хотя бы и на другом конце мира в том же самом виде, как мы их произнесли.

9

Картье усадил Лену на диванчик, подал ей стакан воды «Valvert», молниеносно, по-кошачьи, подскочил к двери, бесшумно повернул ключ в замке. Не хватало еще, чтобы вот именно сейчас кто-нибудь заглянул к нему с вопросом или предложением и увидел столь пикантный и долговременный сюжет для сплетен. «Жена босса вся в слезах в кабинете у новенького выскочки! Каково?!»

Решив, что терять уже как-то и нечего, Виктор присел рядом, взял Лену за руки, совершенно не играя голосом, который то срывался от волнения в пропасть, в донный хрип, то почти взлетал к небесному писклявому своду, начал свое колдовство:

– Простите… Прости, но я не мог вас… оставить тебя в коридоре в твоем нынешнем состоянии. Нельзя, чтобы кто-нибудь тебя увидел такой… несчастной.

– Несчастной, – всхлипнула Лена, – именно несчастной. Я так несчастна. Спасибо тебе, Виктор.

– За что? – Картье изумленно вскинул брови. Он с первых ее слов поверил в свою удачу здесь, в этом давно задуманном им деле, и сейчас уже мастерски играл, умело владея собой, не позволяя себе того, чего страстно желал сейчас: броситься на нее и целовать, целовать, ощущая на языке соль ее слез, сладость ее губ и нежный, сливочный вкус ее кожи.

– За то, что ты такой понятливый.