Афера. Роман о мобильных махинациях

Летние вечера тянутся бесконечно долго, обманом не перетекая в ночь, растворяясь в утренней заре. Порой со стороны можно было подумать, что джип плывет по волнам в шторм: порой его трясло точно неисправную стиральную машину. Картье со все нарастающим восхищением понимал, что встретил, наконец, ту, которая любит делать это так, как любит это он. То есть быстро, покусывая, с пальцами, что оставляют синяки повсюду, будто тело покрыто синим горохом, с ногтями по коже, точно ставился автограф. Он висел в невесомости, орудуя всем телом, извиваясь, держась одной рукой за ручку над дверью джипа, а другой, упершись в сиденье. Она была сверху, потом он, потом… Это было долго. И всякий раз в конце он, не сдерживаясь, орал в голос, чего раньше никогда с ним не случалось. Уж очень «острыми» были эти последние и самые сладкие моменты, когда так поднимает, что уж лучше заорать, потому что страшно: вдруг поднимет и… гуттаперчивая рука бога разожмет ладонь.

Она отвезла его домой и долго-долго они целовались в машине, прежде чем он смог оторваться от нее, теперь такой невероятно любимой и дорогой. На негнущихся ногах он вышел, обошел джип спереди, подошел к ее двери. Черное стекло плавно опустилось, и Картье вновь приник к ее губам, сладким от любви, словно клубника. Как именно они расстались, самый этот момент он не помнил. Очнулся он только, когда увидел удаляющиеся красные точки фар. Побрел домой. Поднялся в лифте, позвонил в дверь, мама открыла ему, зажгла свет в прихожей (она все еще говорила так: не включить свет, а зажечь свет – милое московское арго), внимательно на него посмотрела, и лицо ее словно просияло изнутри.

– Что с тобой, мамуль? – Картье скинул ботинки, обнял ее, носом уткнулся в макушку, нюхая волосы. С детства обожал так делать.

– Со мной, Витенька, все в порядке. А с тобой, как я вижу, случилось что-то очень важное и хорошее. Мой мальчик влюбился.

Она произнесла это без вопросительной интонации. Она знала, о чем говорила. Мать не просто видит, она слышит своего ребенка на расстоянии, он снится ей и наяву, она постоянно связана с ним, грезит им, чувствует его, словно он все еще часть ее тела.

Картье поцеловал ее в щеку и в лоб.

– Да, мамочка, я влюбился.

– Когда же ты меня с ней познакомишь?

Картье оторопел. Как-то чересчур мама торопила события. Он сказал ей об этом, улыбаясь и полушутя, но мама совершенно серьезно ответила:

– Я хочу познакомиться с девушкой, после свидания с которой у моего сына такие глаза. Таких глаз я у тебя никогда не видела. Так когда ты меня познакомишь?

Картье решил ничего ей не рассказывать, не расстраивать маму сложностью Лениного положения и неясными в этой связи перспективами их дальнейших отношений. Он неопределенно пожал плечами, пообещал, что «при первой же возможности», он будет очень стараться и тому подобное. Из кухни вкусно запахло, мама спохватилась и быстро ушла, а Картье долго мыл руки и разглядывал свое лицо в зеркале умывальника.

– У них нет шансов. Никаких, – проговорил он, неизвестно кого имея в виду. Но с высокой долей вероятности можно предположить, что имел он в виду весь женский род. Идеальный секс делает нас героями и покорителями Монблана. Кажется, что весь мир в кармане твоего пиджака. Любит ли она его? Быть может, просто решила поиграться, ведь зачем ей уходить от больших денег, то есть от Штукина? Картье провел рукой по лбу, разом закинул все дурные мысли и опасения в самый темный угол и решил поверить в себя так, как никогда еще не верил. Верить в себя, словно в Господа Бога нашего. Это приподнимает, делает сильней и очень способствует развитию неприязни со стороны окружающих. Но это, если ты бог сутки напролет, без перерыва. Это скучно, да и возможностей никаких не дает. Поужинав, Картье уже сомневался всерьез (любит – не любит) и с тревогой этой уснул. А на следующий день, проснувшись задолго до будильника, он вдруг решил проверить электронную почту, чего раньше за ним никогда не водилось, а здесь, словно собачка, которой у него никогда не было, пришла и потащила зубами за одеяло, дернула на себя. Картье вскочил, точно ошпаренный, и сразу все сомнения накинулись на него, он поспешил включить компьютер.

В папке «Входящие» значилось одно непрочитанное сообщение. Оно было от Лены, написано глубокой ночью. Он с трепетом открыл его, мысленно готовый к фразе «это было ошибкой, и нам не надо больше встречаться», но ничего подобного не увидел, а наоборот: прочитав ее письмо, принялся зачем-то напевать про стюардессу Жанну, перечитывая написанное Аленой еще и еще. Как и все, что написано сердцем, это письмо стоило, чтобы не только читать его снова и снова, но и распечатать на золотой бумаге и вывесить где-то в отдельной рамке. Называлось это письмо «Поющие люди любят», и вот что там было написано:

«Если бы я была художником и захотела нарисовать счастье, то на этой картине было бы все сразу. Все, что было тогда в тот длинный миг, в который чувствовала свое счастье. И ты об этом знал.