Аффект Дьявола

Он просто кладёт трубку, и я понимаю, что меня трясёт. От неизвестности, от того, что что-то наверняка случилось. И от этого его «Альбина».

— Аль, ты чего так рано? Завтракала уже? — спрашивает меня тётя Люся, а я не понимаю, что она хочет. Голова как в тумане.

— Нет. Я не хочу. Вот, решила покопаться немного, если вы не против.

— Что за глупости? Я только за. Всё руки не доходят прорыхлить. А покушать надо, сейчас оладушек напеку.

Я киваю, не в силах отнекиваться или спорить, и когда тётя Люся уходит, впиваюсь пальцами в рыхлую землю. Уже знаю, чувствую, что это всё. По какой бы то ни было причине Невский скажет мне, что мы больше не можем быть вместе. Да и важна ли причина, если у меня больше не будет Давида?

А может, я всё себе придумала? Может, он просто приедет потому, что соскучился? И мы просто проведём здесь два следующих дня, и я буду мысленно смеяться над собой, но ни словом не обмолвлюсь о том, насколько быстро готова поверить в хрупкость наших отношений, если вдруг нахожу повод за них бояться.

Качаю головой, до боли прикусываю нижнюю губу. Нет, я не зря чувствовала — что-то не так. Это интуиция, то, что поднимается из нутра, и что стоит принимать во внимание всегда.

Осталось только дождаться своего приговора. И понять, что же стало причиной. Он ведь не станет мне врать.

Или — станет?

Пока остальные завтракают, я хожу туда-обратно мимо полуоткрытых ворот. Меня знобит — кутаюсь в наброшенную на плечи кофту, и даже не соображаю надеть её целиком. Да и плевать мне хотелось на всё это.

Едва вижу машину Невского, которая едет по просёлочной дороге, делаю рваный вдох. Он один — и это почему-то рождает внутри облегчение. Наверное, всё это время подозревала, что они приедут с Оксаной, чтобы сказать мне о конце наших отношений. И моих с Давидом, и той дружбы, от которой, как мне сейчас кажется, не осталось и следа.

— Привет, — здоровается со мной, остановившись в полуметре. Он выглядит так, будто не спал пару суток. Лицо осунулось и словно бы посерело. — Садись в машину.

— Привет. Не зайдёшь поздороваться с остальными? — киваю я на дом.

Невский сомневается несколько секунд, но отрицательно мотает головой. Он такой чужой, и от этого внутри всё переворачивается. Распахивает изнутри пассажирскую дверь, и я обхожу машину и сажусь рядом с ним. Сложенные ладони сжимаю между колен, чтобы только не видел, как меня колотит.

Дав не целует меня, как делает это обычно при встрече, а я боюсь… Боюсь первая потянуться к нему, боюсь быть отвергнутой.

— Ты меня очень напугал, — тихо признаюсь, когда молчание между нами затягивается, и тут же слышу то, от чего следующий вдох застревает в горле:

— Оксана беременна.

Оксана — что?

Нет, я напрочь не понимаю, что он произносит. Сухо, коротко, эмоционально. То, что рушит всю мою придуманную жизнь. Это же так просто — нафантазировать себе счастье. И так невыносимо трудно понять, что его, словно карандашный рисунок, стёрли без следа.

— Так…

Вот и всё, на что меня хватает. Она ведь даже мне не позвонила… Когда они с Давидом узнали? Вчера? Наверняка, да. Вот почему я была всё это время в вакууме. Альбина, которая оказалась на другой стороне. За чертой.

— Аль… прости меня.

— За что?

— За то, что всё так.

Меня разрывает на части желанием запрокинуть голову и начать хохотать над собой, и страхом спросить о том, что будет дальше. Будто бы вот так, в молчании, у меня появляется шанс, что всё вдруг станет иначе.

— Она сказала, что сделает аборт, если мы не поженимся.

— Это логично.

Это — логично? Да в этом всём уже давно нет ни капли логичности, с того самого момента, как я посмотрела на Давида другими глазами. С той самой секунды всё полетело к чертям, а всё это — лишь последствия.

— Аль… Я не прощу себя, если она убьёт этого ребёнка. Когда мать и отец от меня отстранялись, я себе поклялся, что мои дети никогда не будут нежеланными. — Он выдыхает резко и повторяет то, что уже сказал, будто хочет убедить в этом самого себя: — Я не прощу себя, если она убьёт этого ребёнка.

Как будто я его об этом прошу. Как будто вообще могла быть такая вероятность. Сжимаю переносицу пальцами и закрываю глаза. Ругаю себя мысленно за то, что мне начинают приходить на ум разные варианты. Потому что он может быть только одним. И потому что Невский уже всё решил. И правильно сделал.

— Прости меня, пожалуйста, — снова шепчет он.

— За что? Это же не вчера случилось. Пусть только Оксана обязательно к врачу пораньше сходит, она же выпивала за это время.

Что я вообще несу? Они же взрослые люди и сами во всём разберутся. Мы встречаемся взглядами с Давидом — в его глазах столько боли. Или это зеркальное отражение того, что творится со мной?

— Ладно, я пойду. Всего вам самого хорошего. Я искренне этого желаю.

Всхлип удаётся сдержать, но когда быстро выбегаю из машины, случается то, что выбивает почву из-под ног. Невский мчится за мной, хватает за руку и разворачивает лицом к себе. Боже, неужели ему мало того, что уже успело произойти? Неужели нужно, чтобы я была окончательно уничтожена?