Афоня или путешествие тверского купца Никитина к Древу желаний

Первым проснулся Зигмунд. Он обнаружил отсутствие двух компаньонов — лилипута и девушки. Он же обнаружил и стрелку из разложенных веток, указывающую направление и лишь после этого поднял всех остальных.

— Идти надо по стрелке, — коротко сказал он. — Карло с Нур, наверное, уже у Древа.

Вся компания подалась вверх по склону. Звериный нюх не в пример человеческому, он гораздо чувствительней к запахам. Поэтому медведь быстро нашел место, где обрывалась эфемерная память о Нур и Карло.

— Все пришли, — сказал медведь.

— А тут никого и нет, — развел руками Афоня. — Только вон елочка чахлая.

— Дальше запаха беглецов тоже нет, — констатировал Зигмунд, а про себя подумал: «Господи, как я устал от этих скрытных, коварных, неверных и глуповатых людей. Хочу свободы… Свободы».

Медведь оглянулся. Неподалеку стояли три человека. Вроде бы никакой агрессии и опасности от них не исходило, так ему подсказывал его звериный инстинкт. Он не был голоден, потому и сам не проявлял агрессии. Однако на всякий случай все же зарычал, встал угрожающе на задние лапы, как бы показывая, кто здесь в лесу хозяин, и зарычал еще грознее и лишь после этого, когда расставил все точки над «i», посеменил в сторону леса.

Эти незнакомцы, неизвестно как оказавшиеся в его владениях, еще что-то кричали, но он не понимал этих звуков. Бурый медведь, ведомый звериными инстинктами, шел к своей свободе и подальше от этих шумных и непонятных существ, от которых можно ожидать всего, не исключая даже опасности. Дикие звери должны жить на свободе и подальше от людей.

Больше всех от поведения Зигмунда обалдел Афоня. Он звал своего друга, попытался даже броситься за ним в чащу, однако его остановил ассасин, который почувствовал, что перед ними уже не ученый медведь, а дикий властелин лесов. Он бесцеремонно наступил коленкой на спину Афанасию, прижимая того к земле. Так, глядя вслед медведю, он подумал: «Да-а, хочу в рай» и исчез.

Афоня, почувствовавший, что теперь ему ничто не мешает, и спину уже не жмет коленка ассасина, бросился в лес на поиски друга. Ему надо было поговорить с ним, выяснить, на что тот обиделся и ушел. Однако медведя нигде не было.

Пока этот тверской парень носился по кустам, бездельник Музафар прилег у сосенки. Он всегда ложился, когда была такая возможность. Лежа он снова вспомнил, как ему было хорошо в Багдаде вместе с его другом Алладином. «Эх, как бы я хотел вернуть это время», — подумал базарный вор и попрошайка… У сосны осталась лишь примятая его телом трава.

Афоня вернулся к сосне весь исцарапанный. Друга он искал самозабвенно и потому не обращал внимания ни на острые шипы, ни на ветки деревьев. Он бегал, он звал, он просил, он умолял, но никто не отозвался на его голос. Зигмунда он не нашел, как и не нашел около дерева своих товарищей.

«Был бы здоров брат Емеля, и ничего бы этого не было. Ни этих скитаний по Индостану, ни опасностей, ни любви к Гуле, ни потери друга Зигмунда. Эх, Емеля, Емеля, дай Бог тебе здоровья…»

Эпилог

Вдоль моря шел старик. Поступь его была тяжела и устала. Борода спуталась, ветер трепал на голове остатки давно не мытых седых волос. Одежда на грязном теле местами истлела.

Ласковое море облизывало его ноги, заигрывая солнечными бликами с потухшим взглядом странника. Впереди уже было видно небольшое кавказское село, входить в которое было небезопасно. В последнее время обходил путник населенные пункты и сторонился их.

Обходил, потому что знал, что даже если местные жители и не обратят внимания на нищеброда, то дети не пропустят такого развлечение, как покидать камни в калику. Соревнуясь с товарищами пацаны, будут стараться ударить его палкой, метясь исключительно по голове. Жестоки дети во всем мире, потому что не ведают они, что творят, не знают меру боли, которую причинят другим.

Старик стал забирать прочь от побережья, углубляясь в горы, чтобы обойти селение стороной. Тяжело идти по склонам, но ничего уж не поделаешь, это лучше, чем побои и издевательства малолетних тиранов. Но старик их не ненавидел. За годы своих странствий он хорошо усвоил буддийскую истину — если ненавидишь, значит проиграл. А ему проигрывать нельзя и сдаваться тоже нельзя. Народ, из которого он происходил, никогда не сдавался и он не сдастся.

Странник шел к ведомой только ему цели, и пока он к ней стремится, значит, не в проигрыше, значит, еще жив и морально, и физически. Хотя физически он был истощен неимоверно. Вперед вел только дух.

На берегу горной речушки стояла избушка. Судя по виду, здесь кто-то жил в стороне от суеты прибрежной деревни. Двор был ухожен, около крыльца подметено, а в тени платана виднелась гирлянда из вялящейся речной рыбы.

— Чё надоть, нах? — проскрипел голос откуда-то из дома.

— Попить дашь? — ответил странник.

— Вон река рядом, пей сколько хошь, — проскрипело в ответ.

— Что же я, как олень буду с колен пить?

— Там на берегу ведро есть, — на крыльцо на маленькой тележке выкатился сморщенный, как обгорелая головешка, старичок.

— И на том спасибо, — путник поковылял к речке.