Африка африканеров

Я задыхаюсь. Где-то сзади, за ареной, слышится рокот тамтамов: вот куда надо было пойти. Светловолосый мальчик кричит своей матери: «Он с ума сошел!». Оказывается, негр-великан, загримированный слегка под шамана, начал изображать перед ним с нескрываемой иронией и юмором, как работает рудокоп напоказ перед белыми.

Объявляется перерыв, дабы предоставить нам возможность насладиться чаем с молоком. «Туземцам запрещено давать деньги», — предупредили нас. За чаем я встретилась с другими французами. Поговорили, самая обыкновенная беседа: «Какая чудесная страна! Будем надеяться, что Франция не поскупится на инвестиции. Какая перспектива для торговли! Надо вытеснить американцев и англичан. С этими банту они, пожалуй, перестарались. Но тоже, ничего не скажешь, надежный метод. Неизвестно, к чему привела бы иная политика, вспомните хотя бы Конго. Вот и в Алжире надо было сделать то же самое. Тогда ничего и не случилось бы. Ох, уж эти черномазые», и т. д.

Снова начались танцы, но я не хочу возвращаться туда; побродив вокруг, подхожу к горнякам, сидящим на траве. Полицейские пытаются вернуть меня назад, утверждая, что речь идет о моей собственной безопасности. Я отвечаю на очень скверном английском языке, что хочу сделать несколько фотографий, и они разрешают мне подойти поближе.

Эта толпа не имеет ничего общего с теми горняками, которых отобрали напоказ в спектакле: изможденные люди с серыми от усталости лицами, с полными тупого смирения глазами. Почти все они босы, а между тем день сегодня холодный. Одни из них набросили на себя слишком длинные походные плащи, скрывающие их тощие ноги, другие укрылись дырявым брезентом, но на большинстве нет никакой одежды, одни обветшалые лоскутья, похожие на мешки из-под картошки, прикрывают их темную кожу.

Они с вежливым и печальным удивлением расступаются при моем приближении. Но ни единого враждебного взгляда, одно лишь изумление. Я хотела поговорить с ними, но едва я приблизилась ко входу в лагерь, как путь мне преградил белый полицейский: «Мадемуазель, это очень опасно. Не советую вам этого делать».

Возвращаюсь назад, а в это время черные полицейские, не замедлив пустить в ход дубинки, загоняют горняков обратно в лагерь.

Энтони, у которого оказались знакомые в пресс-центре Горной палаты, раздобыл мне пропуск на рудники.

На рассвете мы отправляемся на тот же самый рудник. Нас уверяют, что покажут нам все, но на деле мы увидели лишь штреки, где обучают африканцев, прибывших из резерватов.

Когда мы приехали на рудник, где стояли роскошные автомобили белых рабочих, уровень жизни которых, как, впрочем, и всей остальной части белого пролетариата Южной Африки, занимает второе место в мире после США, нас взял на попечение инженер, по происхождению шотландец. Гостей наряжают горняками (белыми, разумеется): яркая чистая брезентовая накидка, сапоги, сверкающие каски. Горняки-африканцы, как правило, одеты в лохмотья, потому что, как мне сказали, им самим приходится покупать себе рабочую одежду. Самые дешевые сапоги стоят два с половиной фунта стерлингов (сорок франков), т. е. половину месячного заработка черного рабочего; брюки — два фунта восемь шиллингов.

У подножия металлической башни, возвышающейся над шахтой, африканцы ждут своей смены. Бригады подбираются по племенному признаку: основа основ апартхейда и незыблемая убежденность африканеров состоят в том, что негры различных племен не ладят друг с другом, хотя это, большей частью, неправда. Такой метод подбора бригад получил широчайшее распространение, его цель — воспрепятствовать зарождению национального самосознания у африканцев.

Прежде чем войти в темную и сырую железную клеть, которая опустит нас на дно шахты, мои спутники, переодетые горняками, вовсю позируют перед фотоаппаратом, не обращая внимания на снисходительные улыбки африканцев и босс-боя[16] с удивительным обезьяноподобным лицом. Рядом со мной оказались директор отделения фирмы «Рено», обслуживающего этот район Африки, «не то чтобы расист, но…», и темнокожий египтянин, принявший христианство. Он без умолку все говорит и говорит по-французски, решив, видно, доконать меня своими фашистскими и расистскими бреднями.

Наконец мы спускаемся с молниеносной быстротой. Болят уши, дыхание перехватывает, голова горит. Золотые шахты — самые глубокие в мире. Внизу одна девушка из нашей группы упала в обморок, босс-бой едва успел подхватить ее. Бедняга не знает, как ему быть, подумать только, белая женщина у него на руках! Может, теперь его будут преследовать за нарушение-Закона о борьбе с безнравственностью?[17].

И тотчас же белые рабочие устремляются к несчастному созданию и уносят испускающую стоны бедняжку. Но жара и в самом деле невыносимая.