С девяти часов утра перед конторой в Этлоуне толпится множество людей, в основном это женщины с детьми за спиной, но есть и мужчины со шляпами в руках, в пальто до пят. Они терпеливо ждут в надежде, что хоть тут их выслушают и помогут выбраться из лабиринта, в котором они запутались. И снова меня поражают корректность и достоинство, отличающие африканцев этой страны.
На другой стороне улицы остановилась машина, в ней двое тучных мужчин в мягких шляпах: Особый отдел не дремлет. Здешняя контора отнюдь не подпольная, обе возглавляющие ее организации пока еще не запрещены, но полиция так и рыщет вокруг, устраивает обыски, отбирает документы, записывает имена белых женщин, которые работают здесь, и африканцев, являющихся на консультацию.
— Они хотят запугать нас, — рассказывает г-жа Смит, одна из тех, кто добровольно приходит сюда, — таков уж метод Форстера: если он не решается запретить ту или иную организацию, обвинив ее в «саботаже», он натравливает полицию, чтобы сделать жизнь людей невыносимой, держать их в страхе. Но мы не из пугливых. И каждое утро приходим сюда, к своему рабочему столу.
Г-же Смит помогает африканская переводчица, она внимательно слушает сбивчивые объяснения африканцев, потом переводит на английский. Зулусский язык и коса звучат в этой комнате непривычно и странно.
— Африканцу ни под каким видом не разрешается находиться в зоне белых, — продолжает свой рассказ г-жа Смит. — Но самое-то ужасное заключается в том, что контролируются не только сельские и городские зоны, постоянно проверяется право человека на проживание в том или ином городе.
Она рассказывает мне о противоречащей всякому здравому смыслу практике: африканец, который родился в каком-то определенном городе и всю жизнь, ну, скажем, пятьдесят лет, проживал в нем, а потом уехал хотя бы на две недели, не имеет права возвращаться туда и оставаться там больше 72 часов. Если он нарушит этот запрет без специального на то разрешения, он считается преступником.
Африканец, проживающий в том или ином городе пятьдесят лет, но родившийся в другом месте, может потерять право на жительство в этом городе, если его приговорят к штрафу в пятьдесят фунтов стерлингов.
Африканец, проживающий в одном и том же городе в течение двадцати лет, не должен оставаться там более 72 часов, если хоть раз выедет на работу за пределы этого города.
Африканец, в течение четырнадцати лет проживающий и работающий в определенном городе, не имеет права в случае потери работы находиться там более 72 часов.
Африканец, девять лет проживающий в одном и том же городе и в течение всего этого времени служивший у одного и того же хозяина, имеет право лишь на пребывание там не более семидесяти двух часов.
Африканец, который с момента своего рождения постоянно жил в одном городе, не вправе оставлять у себя более чем на 72 часа замужнюю дочь, сына старше восемнадцати лет, племянницу, племянника или внука.
Африканец, родившийся в данном городе и проживший в нем пятнадцать лет, не имеет права пригласить к себе в гости более чем на 72 часа друга-африканца.
Если африканец родился в городе, проживал там в течение четырнадцати лет и работал у одного и того же хозяина девять лет, он не имеет права принимать у себя более 72 часов ни жену, ни дочь, даже если она не замужем, ни сына, достигшего восемнадцати лет, если они родились в другом месте.
Кафка да и только.
— Выходит, для того, чтобы африканец имел право на постоянное жительство, — говорю я, — он должен родиться в этом городе, никуда не уезжать из него в течение пятнадцати лет и служить у одного и того же хозяина более десяти лет?
— В принципе да, — отвечает г-жа Смит. — Но даже в этом случае министр по делам развития и управления банту может выслать его, если сочтет, что число африканцев, проживающих в этом городе, превышает существующую потребность в рабочей силе.
И так как я безмолвствую, она продолжает:
— Представьте себе, что африканец, родившийся в Кейптауне, живший и работавший там в течение тридцати лет, получает разрешение отправиться на работу, ну, скажем, в… Саймонстаун, расположенный не так уж далеко. Он тут же теряет право на возвращение в Кейптаун. Хотя в то же время у него нет никаких прав оставаться на постоянное жительство в Саймонстауне, если только он не прожил там пятнадцать лет. И лишь по прошествии этого срока, при условии, конечно, что закон за это время не изменится снова, ои получит право жить там постоянно. Иначе его репатриируют… на несуществующую «родину». А вывод из этого таков: в настоящее время есть тысячи африканских семей, по крайней мере таких большая часть, у которых нет права жить где бы то ни было. С такими случаями мы сталкиваемся сотню раз в течение одной недели (за прошлый год их было семь тысяч). К несчастью, единственное, что мы можем сделать, — это разъяснить африканцам существующий закон и попытаться позвонить в магистрат. Но и это не так уж плохо: обычно чиновники из министерства по делам развития и управления банту, вместо того чтобы вникнуть в суть дела, предпочитают вызывать полицию.