Мы собираемся навестить жену директора единственного во всем районе лицея для африканских детей. Она встречает нас на пороге своего чистенького домика, возле которого растет розовый куст. Это очень красивая женщина лет сорока, с тонким лицом и изысканными манерами. Она учительница, окончила в свое время лицей для метисов, тогда это еще было возможно. Мы осматриваем маленький домик, который она снимает, так уж заведено, в локациях нельзя владеть собственным домом. Три крохотных комнатки, их очень трудно сделать удобными, потому что живет она там с мужем и пятью детьми. Радиоприемник — главное украшение гостиной, специальная модель для африканцев, «чтобы мы не слушали другие африканские станции, — печально улыбаясь, говорит учительница. — Официально это объясняется тем, что такие радиоприемники стоят дешевле и соответствуют нашим средствам».
Сначала она несколько недоверчиво встретила меня, но г-жа О. сказала ей, что мне можно доверять. «Мы никому уже не верим, и это вполне простительно, — сказала в ответ учительница. — Мы люди отчаявшиеся».
Она оставила дверь открытой. «Чтобы соседи не донесли полиции о нашем заговоре. У нас не принято закрывать дверь». Г-жа О. рассказывает, что в локациях полиция не разрешает ставить дверей между комнатами, так легче проводить ночные обыски.
Но и эта мера предосторожности не помешала кому-то из доносчиков, которых везде хватает, сообщить о нашем визите. Через четверть часа послышался вой сирены полицейской машины. Белый полицейский в штатском и двое африканцев в форме выскакивают из машины и без всякого стука врываются к нам. Я приветствую их по-французски. Они в некотором замешательстве. Наша хозяйка объясняет им, что я студентка из Франции и приехала к ней вместе с г-жой О., сотрудницей социального обеспечения, которую здесь хорошо знают. «Мы как раз собирались к администратору, — добавляет она. — Эта девушка изучает социологию и интересуется организацией африканских общин».
— Следуйте за нами, — заявляет белый флик. — Надо немедленно уладить все это.
Мы идем к административному корпусу, возле которого толпятся африканцы. Белый администратор здесь все равно что всемогущий господь бог. Ему случается быть добрым, любить негров, ну, разумеется, с высоты своего величия, таков, например, администратор П., который, по словам учительницы, никак не может вырваться из тисков противоречий между тем, что он считает справедливым, и требованиями министерства по делам развития и управления банту. «Кстати, он собирается подать в отставку, потому что не в силах больше причинять нам то зло, которое его обязывают делать. Печально, если он и в самом деле уйдет. Для нас это будет день траура, все его будут оплакивать, потому что на смену ему непременно пришлют какого-нибудь садиста, их теперь всюду полно».
Администратор довольно тучный человек, он занят какими-то делами, ему помогают негры. С него градом катится пот, вид у него усталый. «Прошу прощения за нашествие полицейских, — обращается он к нашей знакомой. — Вы ведь сами все понимаете». Он говорит с учительницей с явным уважением, испытывая определенную неловкость. Заставив меня подписать кучу всяких бумаг, он выдает специальный документ, разрешающий мне пробыть здесь всего один час, в документе уточняется, что я не имею права вести с африканцами враждебных по отношению к министерству по делам развития и управления банту разговоров.
Мы возвращаемся к учительнице. По ее мнению, главная проблема — это выселение всех небелых за пределы Капской провинции, то-есть все то же, с чем довелось мне столкнуться у представительниц организации («Черные шарфы» в Этлоуне. Оказывается, сама учительница не имеет права на постоянное жительство в П. В любой момент ее могут отправить на родину, хоумленд, так как до закона о групповых районах она учительствовала в разных городах.
— Весь вопрос в том, где мне найти хоумленд? Как большинство африканцев этой страны, я родилась не в резервате, а в зоне, объявленной теперь «белой». Сестры мои живут в Порт-Элизабете. Но это не остановит полицию, и когда ей вздумается, меня выселят из Капской провинции и отправят в огромный лагерь для перемещенных лиц, сейчас как раз организуются такие в Сискее, Уиклайзе возле Кингстауна, это бесплодная пустыня, где ничего не растет.
Г-жа О. говорит, что у мужа нашей знакомой имеется постоянный вид на жительство. Но что станет с детьми? Все зависит от разрешения, которое есть у отца: их могут либо оставить с ним, либо отправить в резерват к его родителям.
— Они нашли способ заставить нас страдать самым жестоким образом, — говорит учительница, — уничтожив главное, что есть у африканцев, — семью.
Она говорит шепотом, то и дело вытирая глаза и непрестанно поглядывая на улицу. Не могу придумать ничего особо утешительного, но говорю все-таки, что вечно так длиться не может: когда в других странах узнают о том, что здесь творится, мир непременно вмешается. Она смеется с горечью.