Африканская книга

Как такое понимать? Хамская отписка? Или нормальная реакция человека из герметичного мира, где все, что заслуживает внимания, находится под боком? Так, если верить антропологу Дэниелу Эверетту, язык амазонского племени пирахан не позволяет говорить о чем-либо, кроме того, что происходит здесь и сейчас. Картина мира, исключающая все, кроме данных непосредственного опыта, выражается у пирахан одним словом: «ибипио». Перефразировка известной максимы Витгенштейна: «Чего нет в поле зрения, о том следует молчать», вот что означает это слово. В свое время наблюдения Эверетта вызвали бурную критику со стороны последователей Хомского. Дескать, данная им характеристика языка пирахан противоречит постулатам универсальной грамматики. Но одна из моих пациенток, профессор лингвистики, которая тоже провела несколько лет среди индейцев Амазонки, уверяет, что все, сказанное Эвереттом, чистая правда: есть части света, где пространство, время и данные опыта воспринимаются совсем иначе. Да и сам я прекрасно помню, как медсестра Абенаа, с которой я работал в Гане, расспрашивала меня про Нью-Йорк. Где он, этот твой Нью-Йорк? Далеко? Дальше, чем Аккра? Когда я сказал, что Нью-Йорк находится на другом континенте, Абенаа удивилась: это сколько же туда на автобусе-то добираться? Так и тут: если хотите помочь нам с лучевой терапией, заходите, мы у себя, на первом этаже, до пяти вечера. Не успеете сегодня, приходите завтра… Но ведь физик из Антананариву — это не охотник из племени пирахан и не медсестра из ганской деревни. Значит, все-таки хамство? Как бы то ни было, каши с этим Жан-Норбером, похоже, не сваришь. И, поскольку больше мне никто не ответил, я решил махнуть рукой на мадагаскарский проект.

Прошло полгода, начался новый семестр. Каждую осень я преподаю будущим светилам американской медицины курс «Введение в онкологию». После одной из лекций ко мне подошла студентка-энтузиастка. Задавала вопросы, демонстрируя повышенный интерес к предмету, и, слово за слово, постепенно перешла к рассказу о себе. До поступления в мединститут она, Алиса, училась на биофаке, занималась тропической экологией и даже ездила на Мадагаскар вместе с профессором Марвином Обрайеном — бывшим учеником Линни Уайт. В медицине же Алису больше всего интересует онкология, особенно лучевая терапия; в прошлом году она работала в лаборатории у Саймона Пауэлла из Слоун-Кеттеринга. Чего бы ей действительно хотелось, так это объединить два своих пристрастия: заниматься онкологией на Мадагаскаре. Известно ли мне, что раковые заболевания являются серьезнейшей проблемой здравоохранения в Африке вообще и на Мадагаскаре в частности? У нас есть уникальная возможность помочь, недавно она говорила об этом с профессором Майклом Толлом. Толл пообещал Алисе спонсировать разведывательную экспедицию на Мадагаскар — при условии, что она найдет врача-онколога, который согласился бы выступить в качестве руководителя проектом.

— Значит, это Майкл Толл посоветовал вам связаться со мной? — спросил я у Алисы.

— Нет, я сама. А разве вы знакомы с профессором Толлом? Он вас не упоминал… Так как вам моя идея?

Все упирается в контакты, которых нет. Но коль скоро у Толла нашлись деньги для моего (нашего?) проекта, можно предпринять еще одну попытку. Я откопал письмо Жан-Норбера Рабемахафали; внизу был указан номер телефона, начиная с кода страны: +261. Вспомнил, что код Ганы: +233. Чем глуше место, тем больше число? Как я узнал позже, тот же принцип работает и в отношении роуминга: из ЮАР минута телефонного разговора с Нью-Йорком стоила мне двадцать центов, из Мозамбика — три доллара, а с Мадагаскара — все пять. Если отвлечься от мысли, что эта экзотика, пожалуй, влетит в копеечку, набегающие цифры вызывают мальчишеский восторг: ишь куда занесло! Все дальше и дальше. И вот уже на экране мобильника высвечивается местонахождение абонента: Мадагаскар. +261. Как будто звонишь на Луну. И слышимость как в той исторической записи, где сквозь помехи едва проступает слабый голос Нила Армстронга, произносящий сентенцию про «один маленький шаг» (без субтитров не разберешь).

— Алло, мсье Рабемахафали? Я звоню вам из Нью-Йорка… Некоторое время назад я писал вам насчет радиотерапии…

— А, это вы… — Трансконтинентальная связь передавала слова, но лишала их эмоциональной окраски, скрадывая интонацию и тембр голоса. Я не мог определить, какую реакцию вызвал мой звонок. И от этой неопределенности мне было не по себе.

По-видимому, он тоже испытывал неловкость. После того как мы обменялись несколькими фразами, он предолжил продолжить разговор по электронной почте. В тот же вечер я отправил ему письмо, в котором сообщал, что у меня появилась возможность приехать на Мадагаскар, если, конечно, они заинтересованы в сотрудничестве. На этот раз ответ был более адекватным:

«Здравствуйте!