Чего никак не ожидал: что буду просыпаться здесь среди ночи — не только из‐за петухов-досрочников, но и оттого, что не слышу рядом посапывания дочери (дома мы с Соней спим в одной комнате). Что буду считать дни до возвращения в Нью-Йорк. Ни в прошлый раз, ни в позапрошлый ничего подобного со мной не было. Была разнообразная Африка — Гана, Мали, Эфиопия и так далее — с погружением, с изучением диковинных языков. Сколько помню, всегда хотелось примерять на себя чужую действительность и никогда не хотелось домой. Почти никогда. Разве что в детстве, когда приехал в Америку. Одна моя приятельница говорила, ссылаясь на какие-то исследования, что эмиграция тяжелее всего переносится теми, кто уехал в предподростковом возрасте, от 10 до 12 лет. Возможно, все мои последующие переезды, путешествия за тридевять земель, вся эта гумилевщина — способ превозмочь ту единственную, раннюю тоску по дому. Но теперь ребенок — не я, а мои дочери, Соня и Даша. И застарелая боль расставания переживается сейчас по-новому. Я уже не тот, кого разлучили с незыблемостью детского мироздания («Жизнь успела не все погасить недоимки…»), а тот,
Все напоминает обо всем. Так далекий Пярну, эстонский курорт, где мы с родителями отдыхали, когда мне было столько же лет, сколько сейчас Соне, неожиданно вспомнился во время недавнего семейного отпуска на Корсике. А корсиканский горный пейзаж в свою очередь приснился здесь, на Мадагаскаре, имеющем так же мало общего с Корсикой, как Корсика — с Эстонией. Но все как-то связано, во всяком случае по логике сна.
Там, на Корсике, все происходило в замедленном темпе. Полдня уходило на сборы. На пляж выползали ближе к вечеру. За день салон «ситроена» успевал превратиться в раскаленную печь. Мои пассажиры отказывались лезть в это пекло. «Позови нас, когда в машине станет попрохладней», — требовала Соня. Я открывал все окна, включал кондиционер. Ехали горной дорогой-серпантином, через городок с непременной забегаловкой «Пицца — гриль» и церквушкой, где для туристов устраивали концерты полифонического пения; мимо кактусовой и хвойной растительности крупным планом. На заднем плане были горы, Средиземное море, французская речь наших друзей Жулиана и Элоди. Франция — это ведь тоже лавина воспоминаний: двадцать лет назад я учился в Сорбонне и корчил из себя парижанина. Все напоминает обо всем. Вот и Мадагаскар напомнил мне одновременно Францию и Гану — две страны, где я некогда жил, хотя при ближайшем рассмотрении он не похож ни на ту ни на другую.