Каждый год мединституты Антананариву и Махадзанга выпускают около пятидесяти врачей-специалистов на всю страну, среди них — три или четыре онколога. Нурусуа была единственной из ординаторов, кто решил специализироваться на лучевой терапии. На ее больничном бейджике было написано: «Рандриамарусун, Нурусуа Малаланирина. Онколог-радиотерапевт (стажер)». Однако титул «стажер» не соответствовал реальности, ибо никакой стажировки в области радиотерапии у Нурусуа не было. В госпитале имелся лишь бездействующий и списанный на слом «Кобальт-60», а в клинику Илафи стажеров не пускали. В результате она выполняла работу врача общей практики, а об избранной ею специальности знала только из взятых под расписку учебников.
Не устаю поражаться самоотверженности людей вроде Нурусуа или кардиолога Квези, с которым я подружился в Гане. Десять лет обучения и стажировки, мизерный заработок, нулевые перспективы… Каждое утро Нуру встает в без четверти пять, готовит завтрак мужу и дочери, затем собирается на работу, садится в маршрутку и едет в больницу. Ее рабочий день начинается в семь утра, а заканчивается в шесть вечера. Затем дорога домой, занимающая не менее двух часов (вечерняя маршрутка, пробки). Плюс — дежурства по выходным, как минимум два раза в месяц. «Моей дочке годик, но я ее почти не вижу. Прихожу домой, когда ее уже спать укладывают. Как только беру ее на руки, она начинает плакать. Не узнает меня. Просится на ручки к моей свекрови, думает, что это ее мама, а я — чужая тетя».
Муж Нурусуа, безработный программист, подрабатывал извозом туристов, но эта халтура выпадала ему нечасто. «Не умеет обманывать и крутиться, как другие». По просьбе Нурусуа мы воспользовались его услугами, когда ездили смотреть дворцовый комплекс Рува и королевский холм Амбухиманга. За эти поездки он содрал с нас втрое больше, чем запрашивал «прощелыга Том», хотя Нурусуа говорила и, по всей видимости, верила в обратное: «По крайней мере, мой Жеремиа не станет пользоваться тем, что вы иностранцы, и заламывать несусветную цену, как эти наглецы-таксисты».
Перед отъездом из Таны я пообещал Нурусуа, что постараюсь организовать ей стажировку в Нью-Йорке. Если мне действительно удастся привезти ее к нам в Рокривер, думал я, значит, на Мадагаскар съездил не зря.
Работая бок о бок, мы с Раду довольно быстро притерлись друг к другу, но его помыслы по-прежнему оставались для меня загадкой. Чего же он все-таки хочет? Говорит, что хотел бы с нашей помощью поднять лучевую терапию на Мадагаскаре, сделать ее доступной для всех, кому она необходима. «Поверь мне, мы заинтересованы во всем, что ты нам предлагаешь». Так он говорит, но, глядя на него, понимаешь, что ему вполне хорошо живется в нынешней ситуации, когда все можно списать на разруху и нехватку ресурсов. В свои тридцать пять он достиг потолка, стал главным онкологом страны, и ему незачем поднимать этот потолок на три метра выше. Да он и не верит в чудесные преобразования (верил ли раньше?). Не говоря уже о том, что содействовать строительству бесплатной радиоонкологической клиники не в его интересах: она составила бы конкуренцию той частной клинике, где они с Рафарамину лечат по пятнадцать пациентов в месяц и получают за это неплохие деньги. Но если так, почему же они так радушно меня приняли? Из любопытства? Хотели посмотреть, кто я такой и что с меня можно получить? Может, я приехал предложить им выгодную сделку, еще один частный проект в обход коррумпированного правительства (ведь на это он и намекал при нашей первой встрече, когда говорил о важности autosuffisance[267]
)? Когда же выяснилось, что я — типичный западный волонтер, набитый завиральными идеями, он потерял интерес, хоть и старается этого не показывать. Никто не бескорыстен. Быстро сориентировавшись, Раду все-таки извлек из моего присутствия мало-мальскую выгоду, приторговывая «мнением американского консультанта» (с паршивой овцы хоть шерсти клок). Да и сам я, чего уж там, не остался в обиде: съездил на Мадагаскар за счет университета; для очистки совести посмотрел некоторое количество пациентов. Получил впечатления для новой писанины. Что еще? Бывает ли что-то еще? Ведь и гейтсовский проект, которым руководил Майкл Толл, не увенчался успехом. Есть мнение, что медицинское волонтерство в странах третьего мира по определению бесполезно, а подчас и вредно. Но эту точку зрения особенно рьяно отстаивают те, кто сам никогда даже не пытался принести пользу.