Африканская книга

Врачебные предписания Раду были такими же стремительными и малоразборчивыми, как его речь. Поначалу мне казалось, что все эти странные дозировки и комбинации просто взяты с потолка; никаким международным стандартам они не соответствовали. При этом он не производил впечатления неуча или человека, отставшего от времени; наоборот, о последних исследованиях и новейших методах лечения он знал гораздо больше, чем можно было бы ожидать в его ситуации. Тем не менее, когда я указывал на его ошибки, стараясь делать это как можно более дипломатично (дескать, у нас в таких случаях предпочитают другой подход — предлагают то-то и то-то), он раздраженно отмахивался: «Ну да, я примерно это и предложил, только с поправкой на нашу специфику». Чушь, думал я. Но постепенно кое-что в его системе стало для меня проясняться. Во всяком случае, стало понятно, что какая-то система существует. При ближайшем рассмотрении оказывалось, что многие из его рекомендаций, как бы дико они ни выглядели на первый взгляд, действительно подразумевали некий эквивалент международного стандарта — так сказать, в полевых условиях. Так первоклассный повар может на ходу модифицировать самые сложные рецепты, заменяя один ингредиент другим (в зависимости от того, что имеется в наличии), и в результате получается неожиданно вкусное блюдо. В определенном смысле это и есть высший пилотаж. Но в западной медицине такая отсебятина по понятным причинам не приветствуется. В африканских же условиях она — единственно применимый метод. После того как я вернулся в Нью-Йорк, мы с Раду продолжили наши «совместные консультации» по скайпу, и мне хочется верить, что за полгода работы с ним я тоже кое-чему научился.

* * *

По мере того как накапливается опыт работы, ты все реже испытываешь горловые спазмы; едва реагируешь на то, что еще пару лет назад вынимало тебе душу. Человек, благодаря которому я выбрал онкологию, говорил, что в нашей профессии, чтобы не тронуться умом и не омертветь сердцем, надо все время поддерживать правильную степень отстраненности. Никому не нужен врач, чуть что пускающий слезу, как не нужен и робот. Если ты сам еще не мертвец, ты не сможешь сохранять спокойствие при виде пациента, которого завезли к тебе по дороге в хоспис. Несколько недель назад у этого человека нашли нейроэндокринную опухоль с метастазами по всему телу. В наше отделение его доставила скорая: направляющий врач, умник, решил, что больному поможет стереотаксическая радиохирургия. Семья послушалась доктора, хотя одного взгляда на пациента достаточно, чтобы понять, что ни о какой радиохирургии тут речи быть не может. Он умирает — не вообще, а прямо сейчас, у меня в приемной. Давление — шестьдесят на сорок, и выглядит как мертвец, но еще гладит плачущую жену по руке, говорит ей: «Мне пора». После такого — в лучшем случае бессонница, а в худшем — сны, в которых уже никакой профессиональной выдержки.

К счастью, с подобными ситуациями сталкиваешься не каждый день, а к тому, что видишь изо дня в день, привыкаешь. Чужое страдание, которое ты наблюдаешь у себя в клинике, не должно выводить из равновесия — так же, как вид женской анатомии во время осмотра не должен возбуждать; это и называется профессиональным навыком. Те же навыки срабатывают и в Африке, среди ужасов, с которыми приходится иметь дело в африканских госпиталях. Надо сосредоточиться на технических аспектах, на дозировке, на простых арифметических расчетах. Или наоборот — на «общей картине»; впрочем, такой взгляд с высоты птичьего полета возможен, только если ты выполняешь чисто административную работу без непосредственного контакта с пациентами. Иными словами, если ты — Майкл Толл. Однажды утром мы неожиданно встретились с ним в офисе агентства «Мисет». Как выяснилось, он прибыл в Тану примерно тогда же, когда и мы. На сей раз он прилетел не один, а с семьей: «Мисет» организовал им трехнедельный ВИП-тур по всему Мадагаскару.