Африканская книга

Дорога из Андасибе в Амбилу — это то, что приснилось Уильяму Берроузу, затерянный рай и призрачный шанс. Натуралисты, приезжающие на Мадагаскар по следам Линни Уайт, до сих пор открывают новые виды, а между тем многие из уже известных видов находятся на грани исчезновения. Как и сам лес. Основная часть его давно вырублена, обращена в пустыню. Но здесь, между Центральным нагорьем и Восточным побережьем, все до сих пор сохранилось. Горы, покрытые тропическим лесом, ущелья, реки и водопады, веслоподобные листья банановых деревьев. То самое биоразнообразие — от пальмовых рощ до ельников. Сотни оттенков желтого и зеленого с серебряными прожилками водоемов и темными островками человеческого жилья. Деревни в две-три семьи, дома из пандановой древесины, расположившиеся на обочине, между дорогой и обрывом, хижины на сваях, с двускатными крышами, крытыми соломой. Вопросительный дымок над кострищем. Горизонт, ополовиненный по диагонали мохнатым склоном горы. Все выпуклое и яркое, как будто смотришь стереоскопический фильм, углубляешься в джунгли Пандоры, в невозможную насыщенность красок.

Время от времени за окном автомобиля мелькают обрывки деревенского быта, точно киномонтажный пунктир, позволяющий додумывать остальное. Где же я видел этот монтаж? Точно видел. Чуть ли не в каждой африканской стране есть свой артхаусный режиссер, классик авторского кино: в Сенегале — Усман Сембен, в Мали — Сулейман Сиссе, в Чаде — Махамат Салех Харун, в Эфиопии — Хайле Герима… У Мадагаскара есть Раймон Радзаунаривелу. В его ранних фильмах («Волнения», «Когда звезды встречают море») повседневность запечатлена поверх сюжета, даже вопреки сюжету, и запечатлена как нигде. Вот, что останется, уже осталось. Женщина толчет в ступе зерно (глухие удары песта — пульс деревни). Мальчик катает палкой обод от колеса. Девочка, сидя у входа в хижину, задумчиво жует и выплевывает сахарный тростник. Другая девочка (возможно, старшая сестра) отправляется за водой, которую здесь принято хранить не в калебасе, а в выхолощенном стволе дерева. Двое мужчин играют в какую-то игру, должно быть в малагасийские шашки «фануруна». На дощатых дверях некоторых хижин начертаны мелом иероглифы ЮНИСЕФ: свидетельство, что их программа иммунизации работает даже здесь. Видишь (додумываешь) и то, что за кадром: какой-нибудь деревенский праздник с петушиными боями или малагасийским вариантом родео (участник хватает быка зебу за горб и не отпускает, пока тот не сбросит). Фампитаха, фамурана, фамадихана — местные обычаи и вехи человеческой жизни. В этом киномонтаже никто не умирает. Лишь под самый конец, когда отшумит праздник, один из старейшин протрубит в раковину, возвещая о чьем-то уходе.

По краям дороги продают угрей, кассаву, бананы, сметанные яблоки, кокосы, рамбутаны, карамболь, бобы какао, саусеп, сапоту, маракуйю, ананасы, локву[279]. «Мациру? Мацацу? Мангиди? Мами? Масака? Манта?»[280] Том, добытчик, покупает всего помногу, грузит в багажник угрей, кремовые яблоки, кокосы: везет родным. В деревне отовариваться дешевле. Я ничего не покупаю, но мне все интересно. Прошу остановить у каждого лотка. Что там продают? Раков? Том автоматически начинает торговаться, хотя раков он покупать не собирался.

Какие-то подростки засыпали одну из бесчисленных колдобин песком и теперь с невозмутимым видом и протянутой рукой стоят посреди дороги: требуют у автомобилистов плату за проделанную работу. Мы тормозим, и Том протягивает смекалистым ребятам несколько ариари. «Я бы ни за что не дал, — признается Марвин. — Они же небось сами эту яму и вырыли!»

Прежде чем машина успевает снова набрать ход, в водительское окно просовывается женская голова. До Брикавиля не подвезем? Новая попутчица залезает на переднее сиденье, заставляя Марвина придвинуться ближе к Тому. Она держит путь в Таматаве, хочет навестить в больнице подругу. От Брикавиля до Таматаве можно доплыть по каналу Пангалан, она надеется уговорить кого-нибудь из тамошних моряков-рыбаков ее подбросить. А вот до Брикавиля она предполагала идти пешком. Вышла в четыре утра и, наверное, так бы и топала до самой ночи, если б мы не подвернулись. «Мисоча бецака, тумпукулá си тумпукувáв…»[281] Автостопщица рассыпается в благодарностях, но в этот момент у нас глохнет мотор, и поездка в Брикавиль, а заодно и в Амбилу откладывается на два с половиной часа. Теперь уж точно не успеем на паром (если таковой существует).