Африканская книга

Обо всем этом мне поведали хозяйка кафе Мона и шеф-повар Джамаль. Поначалу я решил, что они, будучи мужем и женой, владеют заведением вместе. Оказалось, ничего подобного: она — владелица, он — наемный работник, и супружеской связи между ними нет. Есть связь родственная, да и то неблизкая: просто они принадлежат к одному клану. «Имейте в виду, что клановое родство для сомалийцев важнее всего на свете». Джамаль родом из Могадишо, Мона — из портового города Кисмайо, но выросла в Швеции, куда ее семья эмигрировала через Кению и Замбию. До того как стать ресторатором, она работала финансовым аналитиком в Сити‐банке. Джамаль же в прошлой жизни был социальным работником. В первый раз, когда я появился в «Могадишо», на меня посмотрели с недоверчивым удивлением. Потом я стал бывать там довольно часто, и, поскольку клиентов всегда было мало, а иногда и вовсе не было, Мона с Джамалем были рады беседе. Я с интересом слушал, как они спорят о том, где говорят на более правильном сомалийском, в Могадишо или Пунтленде. Какой из диалектов следует считать эталоном, «маи терре» или «маха тири»? Так некоторые уроженцы Москвы и Питера, уже тридцать лет как живущие в Нью-Йорке, до сих пор ломают копья на предмет «поребрика» и «бордюра».

— К сомалийцам нужно относиться с пониманием, — говорила Мона, — у нас была долгая и ужасная война. До войны люди были свободнее. Женщины не носили никаб. Носили гунтину, это вроде сари, очень красиво, из дорогой ткани, а поверх накидывали газовую шаль. Общество было более открытым, все говорили на нескольких языках. Мой отец владел арабским, английским, итальянским и немножко русским. Сейчас такого уже не встретишь, сомалийцы не чтут образование так, как другие африканцы. После войны люди стали фанатичными, все ударились в религию. Причем не только те, кто остался в Сомали, но и у нас в диаспоре тоже. В диаспоре даже больше. Трудно сказать почему.

— Из-за эмиграции, вот почему, — подключался Джамаль. — Люди потеряли родину, оказались среди чужих, чьих обычаев они не понимают, а те не понимают их. В таких случаях человек всегда ищет опору в своей религии, это нормально. То же самое и в Сомали: там была война, а теперь там хаос. Нужна твердая опора. Шариат дает такую опору, но одного шариата недостаточно. Нужен сильный лидер, который примирил бы все кланы: клан Дарод из долины Джуба, и клан Дир с северо-запада, и Хавие, сынов Ирира, и клан Исак из Харгейсы, и Рахавейн… Все должны сидеть за одним столом. Для этого нужно избавиться от Северного пахана и Южного пахана. Нам нужен такой лидер, как ваш Путин.

Джамаль входил в раж, тряс своей рыжей от хны бородой. От его националистических воззрений становилось не по себе, особенно когда он принимался перечислять угнетателей, от которых натерпелся сомалийский народ: арабы, персы, итальянцы, русские, американцы… Но в критический момент Мона всегда напоминала ему, что я, как и они, эмигрант, а все эмигранты — собратья по несчастью. К тому же я — африканофил, друг африканцев и, что не менее важно, их клиент, то есть гость, а сомалийцы славятся своим гостеприимством… Увещевания хозяйки действовали безотказно, и Джамаля бросало в другую крайность: он лез брататься, как пьяный, и снова тряс бородой, уверяя меня в своем неизменном благорасположении.

До того как Мона убедила его променять поприще социального работника на поварской колпак, Джамаль жил в Миннесоте. По не вполне понятным причинам основная часть сомалийской диаспоры осела именно там. Есть какая-то предыстория, связанная с «Волонтерским агентством», которое озаботилось судьбами беженцев из Сомали. Сами беженцы, умудренные советским опытом, остроумно окрестили это агенство ВОЛАГом. Их тоже сослали «на севера», хотя, разумеется, никакого сравнения между Миннесотой и Колымой быть не может. В Миннесоте благодать, только что холодно. Там живут мои друзья, Янислав и Инна Вольфсон. Слава — замечательный русский поэт и американский врач. Он, как никто, знает сомалийскую диаспору Миннесоты: это его пациенты. Но и в Нью-Йорке, в одном из госпиталей, где мне довелось работать, был свой «сомалийский сектор» врачей и пациентов. Они и указали мне дорогу в кафе «Могадишо». Если быть совсем точным, это была пациентка по имени Халима; она приходилась Моне какой-то родственницей («Все сомалийцы друг другу родственники»).

— Как там наша бедная Халима? — беспокоится Мона. — Вы не знаете, доктор?

— Она была у меня на приеме около недели назад. Кажется, все лучше, чем можно было ожидать.

— Иншаллах. А знаете, доктор, о чем я подумала? Вы объездили всю Африку, а в Сомали до сих пор не бывали. Это нехорошо. Сомалийцам тоже нужна медицинская помощь.

— Я бы с радостью, но, во-первых, у меня там нет никаких контактов, а во-вторых и в‐главных, там ведь до сих пор очень опасно, разве нет?

— Опасно на юге, в Могадишо. А на севере, в Сомалиленде, совсем не опасно. Поезжайте в Харгейсу. Моя сестра всю жизнь прожила в Швеции, а недавно вернулась и открыла в Харгейсе клинику физиотерапии. Хотите, я вас с ней свяжу?