Африканская книга

— Но я ничего не знаю про физиотерапию. Я, как вы знаете, врач-онколог.

— Какая разница, главное, что врач! В Харгейсе вы будете нарасхват.

Незадолго до этого разговора я получил еще одно приглашение в Харгейсу: великая писательница земли Эфиопской Мааза Менгисте на пару с кенийцем Билли Кахорой участвуют в организации литературного фестиваля в Сомалиленде. Мааза приглашает друзей-писателей, оговариваясь при этом, что она сама слабо представляет себе, как это все будет выглядеть: ни она, ни Билли в Сомалиленде никогда не были. «Но ты же у нас любишь африканские приключения». Люблю — не то слово. Может, и впрямь податься в Харгейсу, совмещая литературу с физиотерапией?

* * *

Знакомство с африканской страной, особенно такой, как Конго или Сомали, всегда происходит по схеме гегельянской диалектики. Тезис и антитезис дают синтез. Первая стадия — тезис — это то, что нам показывают в новостях. Всякий, кто смотрит телевизор, знает: в Сомали пираты, террористы «Аль-Шабаб», нескончаемые войны, беззаконие и нищета, — словом, ад кромешный. Ни один нормальный человек не поедет в такое место. Только безрассудные любители риска и острых ощущений; те, кто готов пуститься во все тяжкие ради адреналина и возможности сказать «Я это сделал». Двадцать лет назад я и сам был из таких. Теперь же идея поездки в горячую точку только потому, что там опасно, мне, сорокалетнему, не близка.

Но вот наступает стадия более подробного заочного знакомства: антитезис. Теперь ты черпаешь информацию не из новостей и тем более не из голливудских боевиков вроде «Черного ястреба». У тебя есть друзья сомалийцы, ты читаешь роман Ширин Рамзанали Фазел «Вдали от Могадишо», где описывается город, как он выглядел в середине прошлого века: итальянская колониальная архитектура бок о бок со средневековым арабским зодчеством, кинотеатры и кафе с названиями «Пергола» или «Неаполь», разговоры о социализме и панафриканизме, приток молодых специалистов, получивших образование в СССР и Китае, мода на китайские цацки и американский джаз, расцвет сомалийского фанк-н-джаза «дур-дур»… Из этого чтения и этого общения ты узнаёшь о существовании Могадишо, где никогда не запирали двери домов; о Сомали, где есть не только пираты, но и поэты.

«Страна поэтов», именно так. Недаром там устраивают литературный фестиваль с мастер-классами. За пределами Африканского Рога сомалийская литература известна двумя именами: классик Нуруддин Фарах с его неподъемными трилогиями и молодая англичанка сомалийского происхождения Надифа Мохамед с ее эмигрантским нарративом. Однако в самом Сомали, где все от полицейского до погонщика верблюдов сочиняют стихи, эти имена малоизвестны. Дело в том, что многие сомалийцы, включая тех, кто живет стихами, неграмотны. Они никогда не прочтут тягомотную эпопею Фараха «Кровь на солнце». Зато они помнят наизусть все стихи Мохамеда Хадрави. Хадрави — народный поэт, бард во всех значениях слова, Гомер и Высоцкий в одном лице. Поклонники называют его сомалийским Шекспиром. По переводам ничего невозможно сказать. Переводы его поэзии (во всяком случае те, что мне попадались) не впечатляют. Но если вся нация от мала до велика помнит наизусть полный корпус его стихов, с этим не поспоришь. Если бывший президент компании «Дахабшиль», которой принадлежит шестьдесят процентов рынка денежных переводов на Сомалийском полуострове (фактически эта компания выполняет роль центробанка), бросил все, чтобы стать личным секретарем и хранителем архива Хадрави, это о чем-то говорит. В начале шестидесятых Хадрави прославился как мастер любовной лирики, а после прихода к власти Сиада Барре — как борец с кровавым режимом. Сиад Барре — тоже, кстати, поэт — даже ненадолго упек его за решетку, но в целом отнесся на удивление гуманно. Сам Хадрави рассказывал так: после двух месяцев тюремного заключения тиран вызвал его к себе для разговора с глазу на глаз. «Ты поэт, и я поэт, но твои стихи — это не то, что нужно нашему народу». Засим Хадрави отпустили. Чудеса, да и только. Есть и другие, не менее чудесные истории времен диктатуры Сиада Барре. Например, про политзаключенных, которые всей тюрьмой читали «Анну Каренину», передавая текст по буквам из камеры в камеру с помощью азбуки стуков.