Африканская книга

В конце восьмидесятых у дедушки с бабушкой на полке стояла книга избранных произведений Тайиба Салиха «Сезон паломничества на Север» (кроме романа, давшего название сборнику, там были еще повести «Свадьба Зейна» и «Бендер шах»). Дедушка с бабушкой, кажется, и сами не знали, как эта книга у них оказалась. То ли в нагрузку к какому-то подписному изданию, то ли подарил кто. Во всяком случае, они ее не читали. Зато я, разумеется, прочел и таким образом узнал о том, что существует Судан, огромная страна где-то на краю арабского мира. Мое воображение рисовало смутно-красочные картины, и в них, как и в самой книге, не было ничего от той жизни, которую я увидел четверть века спустя. Ни пустынных улиц, оглашающихся протяжным и натужным азаном; ни людей в плотных джалабиях, бредущих по этим улицам навстречу кромешной песчаной буре; ни жилищ «забала», построенных из смеси глины с навозом, источающих зловоние после дождя; ни вечных присказок «иншаллах» («волей Аллаха») и «валахи» («Аллахом клянусь»), ни столь же вечного чиновничьего «тали букра» («приходите завтра»). И даже четверть века спустя, когда мы с дружком Прашантом толкались в очереди за визами, чтобы пересечь суданскую границу из Эфиопии, мои познания о том труднодоступном месте, куда мы стремились попасть, были ненамного глубже, чем в детстве.

Но еще до нашего с Прашантом безрассудного путешествия я ввязался в другую авантюру в городе Олбани, где живут мои родители. Приехав навестить их на зимние праздники, я взял такси от железнодорожной станции «Олбани-Ренсселер». По дороге разговорился с водителем, как выяснилось, суданцем, поведал ему о своей любви к Африке, на что он неожиданно пригласил меня к некоей тетушке, гениальной стряпухе, обихаживающей суданских эмигрантов со всего Восточного побережья. По его словам, только у этой тетушки, в ее тесной, но уютной квартире, можно было за скромную плату отведать настоящей суданской кухни. Фокус, однако, состоял в том, что попасть в ее «ресторан на дому» можно было исключительно по приглашению либо по протекции. В общем, все звучало не подозрительно даже, а просто нелепо — ничем, кроме как надувательством, это быть не могло. Но человеческая психика работает удивительным образом: если изощренную махинацию сразу хочется раскусить, перехитрить того, кто пытается перехитрить тебя, то самая незатейливая «разводка» зачастую действует безотказно, перед ней вевозможно устоять. Иными словами, я согласился.

Все оказалось правдой — и тетушка, и тесная квартира с минимумом мебели (вместо стульев — напольные подушки), и суданские эмигранты, семь или восемь суровых мужчин. Они сидели, вернее возлежали на подушках в ожидании трапезы. Моему появлению как будто не удивились. С готовностью перешли на английский, продолжая текущую беседу, но и любезно делая необходимые сноски, чтобы ввести меня в курс дела. Говорили о своей нелюбви к «джунуби», жителям Южного Судана. Это было еще до раздела, когда Север и Юг, Хартум и Джуба, были частью единого государства, чьи границы были некогда прочерчены по прихоти англичан. Север — нубийцы, потомки мероитов, живущие по шариату и причисляющие себя к арабскому миру. Юг — нилотские племена динка, нуэр, ачоли, шиллук и другие; полухристиане-полуязычники, сородичи кенийских масаи. Мои собеседники были северянами. Южных соседей они почитали безбожниками, бездельниками, распутниками, пьяницами, преступниками и дикарями. В доказательство приводились примеры из жизни: кое-кто из присутствующих знавал одного, а то и двух «джунуби», проявивших себя самым неприглядным образом; другие, хоть и не сталкивались лично, были вдоволь наслышаны о диких выходках нилотских безбожников.

В какой-то момент я подумал, что есть только один способ заставить их свернуть с «джунубийской» темы: признаться в том, что я еврей. Что было бы? Вероятно, ничего, хотя для евреев у них наверняка было припасено не меньше хлестких эпитетов, чем для нилотов. Но суданская культура гостеприимства не поощряет застольных конфронтаций, так что, если б я и впрямь отважился заявить о своем еврействе, в ответ скорее всего услышал бы что-нибудь умеренно приязненное, почти необидное. Вполне возможно, что они и сами догадались, кто перед ними. И все же я на всякий случай решил не проверять. Вместо этого попытался перевести разговор на тему культуры — вспомнил, как в детстве читал замечательного Тайиба Салиха, а в юношестве смотрел фильм великого Гадаллы Губара «Песнь Хартума». Суданцы нехотя изобразили восхищение моими познаниями.