Африканская книга

По правде говоря, ночевать в саванне не так уж плохо, но каждую ночь, как только все они засыпают, оставляя меня наедине с бессонницей, начинаются малоприятные приключения: то хищное причмокивание в кустах, то появление странных людей с вопросами, откуда я и куда. «А откуда вы сами?» — спрашиваю я. Вместо ответа, странные люди начинают учить меня жизни, обвиняя в феминизме и прочих смертных грехах, хотя мне до лампочки феминизм, равно как и племенное происхождение Обамы, о котором они начинают спорить, когда им надоедает меня поучать. Между тем единственный признак цивилизации в радиусе ста километров — глинобитная хижина, где продают кока-колу.

— ОК, ОК, — говорит водитель, — остановим какую-нибудь машину и перельем бензина.

У избалованной иностранки наверняка началась бы истерика, но я не такая, африканского во мне больше, чем в любом, поэтому я спрашиваю спокойным голосом:

— То есть ты хочешь сказать, что мы торчим здесь весь день, потому что у нас кончился бензин, хотя за час до того, как здесь застрять, мы заезжали на автозаправку и бизнесмен припадал ртом к бензобаку, проверяя уровень горючего? И хотя, пока было светло, мимо нас проезжало много машин, идея остановить одну из них пришла тебе в голову только с наступлением темноты, когда дорога совершенно опустела? И когда я спрашивала, почему мы стоим, а мне говорили, что у нас проблемы с автомобилем и что это не женского ума дело, «проблемы» заключались только в этом?

— Ха-ха-ха, хи-хи-хи. Ты хорошая девочка, мне ты нравишься.

Наконец, раздобыв бензин, мы снова пускаемся в путь, и кенийцы любопытствуют, куда я так спешу, а эфиопы умоляют меня не злить кенийцев, которых они боятся как огня. Мне хочется послать по известному адресу и тех и других. Запуганных беженцев из Эфиопии — за то, что обзывали меня ведьмой, когда я, стараясь им помочь, ругалась с коррумпированным кенийским полицейским, собиравшимся дочиста их обобрать. Развязных кенийцев — за то, что испоганили мое первое впечатление от Африки, куда я мечтала вернуться последние двадцать лет. Но вместо того чтобы обматерить всех вместе и каждого по отдельности, я тоже зачем-то начинаю подпевать: «Джамбо, Бвана! Хабари гани? Нзури сана. Хакуна матата…» И чувствую, как потная речь суахили по капле просачивается в мою кровь.

Мааза Менгисте

Из романа «Лев глядит с высоты»

Заколоченное окно над его раскладушкой не пропускало в камеру ни капли света. Плесневелый запах сырости оседал в легких. О том, что прошел еще один день, император мог узнать лишь по вечернему вою пса, трущего свои тощие ребра о глинобитную стену в час кормежки. Никто не разговаривал с императором, никто не отваживался даже поглядеть в его сторону; никто не подходил к его камере. Раньше, в первые дни заключения, у него был регулярный посетитель: офицер в поношенной форме, заявлявшийся, чтобы допросить о местонахождении каких-то несуществующих денег.

— Они лежат в швейцарском банке, — настаивал офицер. — Мы знаем, что они там спрятаны. Где? Где они хранятся? Нам нужен номер счета.

Император смотрел на дознавателя бессмысленным взглядом. У него не было никаких денег. Наконец ему пришло в голову ответить вопросом на вопрос.

— А сколько там денег? — полюбопытствовал он.

Офицер усмехнулся.

— Больше миллиарда долларов, — произнес он победоносным тоном. — На эти деньги можно было прокормить всех, кого вы бросили голодать.

Теперь настал черед императора усмехнуться, оглядывая мятую солдатскую форму посетителя.

— А вы хоть представляете себе, что такое миллиард долларов?

Офицер фыркнул, поправил болтавшийся под брюхом ремень и вышел из камеры.