Африканская книга

Умный гору обойдет. Но если ты решил обойти гору, это еще не значит, что ты умен; скорее всего, ты просто не уверен в своих силах или, наоборот, уверен, что твоих сил не хватит, а значит, все, что тебе остается, — это прикинуться умным. Сужу по себе. Из года в год моя жена Алла поднимает тему Килиманджаро. Ей, путешественнице по Европам, ни к столбу ни к перилу вся эта Африка, к которой я почему-то так прикипел. Но покорение Килиманджаро — ее давняя мечта. Более того, молодой человек, с которым она встречалась до того, как у нее появился я, в свое время совершил это восхождение от нечего делать. Правда, он, по общему признанию, супермен. А я — тюфяк и очкарик. Но этот контраст только подстегивает мою супругу: «Давай заберемся на Килиманджаро, пока мы еще не совсем стариканы. Ну, давай, а? Максим рассказывал, что это совсем не трудно…» Я поддакиваю: «Надо, надо взобраться. Не в этом году, так в следующем». И перевожу разговор на другую тему. Умный в гору не пойдет.

Старательно выстраивая свои африканские маршруты в обход знаменитого стратовулкана, я предполагал, что однажды увижу снежную шапку Килиманджаро из самолетного иллюминатора. Где-то вдалеке, в разрыве облаков промелькнет нечто смутно величественное, и я смогу с чистой совестью вычеркнуть еще одно чудо света из обязательного списка и на вопрос «А Килиманджаро ты видел?» буду отвечать с такой равнодушной уверенностью, как если бы я брал снежный пик Ухуру как минимум трижды: «Видел, видел, конечно». Так примерно и вышло. Но, к счастью, жизнь богаче фантазии, и даже там, где все разыгрывается как по нотам, субъективный опыт оказывается намного содержательней, чем представление о нем. Кажется, в современной философии это называется «квалиа». В тот день, когда мы летели из Кении в Танзанию, нашим «квалиа» сильно повезло с погодой: солнечно, идеальная видимость. Все было так отчетливо, как если бы мы смотрели не из иллюминатора, а из окна экскурсионного автобуса. Великая гора с ее снежной вершиной медленно проплывала рядом, а внизу, у подножия виднелись крыши домов, блестевшие на солнце, точно золото в железной руде. Были видны просторы танзанийской саванны, ее изобилие цветов, красно-оранжевые узоры на темно-зеленом бархате, верблюжья шерсть леса на горном горбу; сетка дорог, словно бы разом наложенная, накинутая сверху на ребристый рельеф; а на горизонте — торжественные купола облаков. Вот она, Танзания, вид сверху.

На Занзибаре нас встретил работник санэпидемслужбы. Он стоял у входа в одноэтажную постройку, оказавшуюся главным зданием Занзибарского международного аэропорта, и проверял карточки, свидетельствующие о прививке против желтой лихорадки. Когда-то и у меня была такая карточка, но — потерялась при очередном переезде, и я не слишком беспокоился на этот счет: вот уже почти десять лет как я езжу в Африку, и мне ни разу не приходилось ее предъявлять. Кто же мог знать, что на Занзибаре с этим строго? Что без этой самой «желтой карточки» на остров не пускают? Я! Я мог и должен был знать! Бесстрашный альпинист Максим, тот знал. После покорения Килиманджаро он заезжал на Занзибар и, как все нормальные люди, позаботился о необходимых для въезда документах. Кстати, Занзибар ему не понравился. Сказал: пляж как пляж, ничего особенного, в Мексике не хуже. Но, по крайней мере, желтая карточка у него была в полном порядке. У меня же все, как всегда, наперекосяк. Разумеется, ничего подобного Алла мне не говорила. Говорила только утешительное: «Ничего страшного. Развернемся и полетим обратно в Найроби, через полтора часа будем там. А на Занзибар — как-нибудь в другой раз». От этих ее слов мне стало совсем тошно. Еще десять минут назад, соображая, как стану упрашивать человека из санэпидемслужбы, я на что-то надеялся, репетировал речь. Но теперь, представ перед ним и уже ни на что не надеясь, пробормотал подготовленное обращение невнятной скороговоркой: «Я — врач из Нью-Йорка, работаю в Найроби, это моя жена, нам делали прививки, но мы забыли свои желтые карточки дома, в Нью-Йорке, спохватились, когда было уже поздно. Пустите нас, пожалуйста…» Если бы дело было в Америке, наши шансы были бы равны нулю. Но африканцы — народ отзывчивый, с ними можно договориться. Работник санэпидемслужбы скорчил неодобрительную гримасу и мотнул головой в сторону входа: «Ладно уж, проходите».