Африканская книга

В эту деревню мы попали благодаря водителю Али. Не то чтобы это входило в какую-то там «культурную программу», специально для нас запланированную. Нет, просто мы ехали из одной части острова в другую — родная деревня Али оказалась нам по дороге. Водитель объяснил, что давно не был дома, надо заглянуть к родным, а нас, поскольку девать нас некуда, он готов пригласить к себе в гости. У них гостям всегда рады. Мы не возражаем? Получив от нас полное согласие (еще бы!), Али разговорился. Рассказал, что у семьи в деревне здесь в среднем по десять–пятнадцать детей, но если девочки живут с родителями вплоть до замужества, то мальчики уже к десяти годам начинают кормиться сами. Так рос и он: понадобились деньги — собрал кокосы, пошел в город продал или еще где-нибудь подработал, подсуетился, так все живут, это нормально. С девочками сложнее. Родители боятся, как бы девушка не забеременела, и поэтому, как только у нее появляется молодой человек, требуют, чтобы она привела его в дом знакомиться: оценивают потенциального жениха. Так познакомился и он со своей женой. У них пока только один ребенок, четырехлетняя дочь, но он надеется на четверых-пятерых. Жена из образованных, у нее диплом учительницы. Правда, работу найти она так и не смогла, смирилась и теперь сидит дома, но он гордится тем, что она с образованием. Главное — из деревенских, как и он сам. От городских девушек (город — это Занзибар-Сити, главный населенный пункт на острове Унгуджа) надо держаться подальше, им верить нельзя. Если же мужчина захочет завести вторую жену, это не возбраняется. Но первая жена предъявляет требования: он должен подыскать второй жене отдельное жилье, и у нее должна быть работа, чтобы деньги не уходили из семейного бюджета. Что касается жилья, на строительство дома (дома тут в основном кирпичные, даже в деревнях) уходит от пяти до десяти лет. Многие строят своими руками, и все, конечно, упирается в деньги. Денег на целый дом сразу не соберешь, поэтому люди отстраивают полдома и в этой половине живут, а строительство второй половины оставляют на потом. Таким образом, большая часть домов в деревнях не достроена. Мы были в одном таком доме. Внутри — голые стены, подстилки, кое-где есть каменный пол, в других комнатах — просто земля. Электричество — роскошь, у большинства его нет.

Занзибар-Сити, который Али расписывал как страшный мегаполис и обитель греха, предстал нам в виде захолустного городка с населением в сто тысяч. Старые пятиэтажки, оставшиеся, видимо, с советских времен; на улицах — обычный африканский хлам. У входа в здание банка (самая современная постройка во всем городе) зачем-то выставлена на всеобщее обозрение поломанная ванна джакузи. Если спросить зачем, ответят: «Хакуна матата». Нет проблем. На Занзибаре это — главная присказка, почти что национальный девиз, как в Коста-Рике, — «пура вида». Кстати, читая вывески, слушая обрывки случайных разговоров на улице, я обнаружил, что довольно много понимаю. Куда больше, чем можно было ожидать. Все-таки месяцы усиленных занятий суахили не прошли даром.

Двадцать лет назад в мединституте у нас был профессор по имени Эстомих Мтуи. Он вел анатомию. Родом он был из провинции Мванза, расположенной на севере Танзании. Там у него была своя хирургическая клиника. Каждое лето, возвращаясь на родину, он брал с собой нескольких любимчиков из числа студентов-медиков. Одним из них был мой одноклассник Пол Маллен, долговязый ирландец с насмешливой физиономией. Он, как и бывший друг Аллы, от нечего делать взял снежный пик Килиманджаро. И так же легко, по его уверению, выучил язык суахили. Помню, как профессор Мтуи прохаживался по анатомичке, проверяя успехи студентов, в поте лица препарировавших пропитанные формалином кадавры. Дойдя до Маллена, профессор похлопал любимого ученика по плечу и обронил неведомую фразу на суахили. Маллен тут же ответил — с легкостью профессионального теннисиста, отбивающего любительскую подачу. Зависти моей не было предела. Теперь я практически уверен, что их диалог, рассчитанный на публику, был не чем иным, как «Хабари гани? Нзури сана. Асанте, бвана. Хакуна матата»[376]. Стандартная скороговорка, которую мигом осваивает любой турист в Танзании или Кении. Но тогда эта отрепетированная небрежность ответа произвела на меня неизгладимое впечатление. Еще раньше, в мою парижскую бытность, я познакомился в баре с двумя англичанками, говорившими между собой на непонятном языке. Как выяснилось, эти девушки провели два или три года в Мали в качестве волонтеров от Корпуса мира. Главным их приобретением за это время стал язык бамбара — они владели им свободно. Возможно, с этой юношеской зависти и началась моя тяга к Африке. Впоследствии, потея над африканскими языками (ашанти-чви, малагаси, суахили), я всегда вспоминал и тех англичанок, и зазнайку Пола Маллена — мечтал быть как они.

* * *